Институты и путь к современной экономике. Уроки средневековой торговли - Авнер Грейф

Вопрос о том, восходят ли институциональные корни возвышения Запада к периоду зрелого Средневековья, остается открытым. Равно как и вопрос о том, были ли эти институты более эффективны, чем институты других обществ. Однако утверждения о том, что возвышение Запада вызвано либо предопределенными условиями (такими как наделенность факторами производства), либо более поздними событиями (такими как колониализм или промышленная революция), сталкиваются с проблемой доказательства того, что последствия этих экзогенных факторов и эти особые события не являются отражением институциональных особенностей Европы того времени.

Предложенный здесь исторический анализ подтверждает тезис о том, что институты являются двигателем истории. Институты формируют историческое развитие общества. Они влияют на поведение и исходы в данный момент времени, на время и природу изменений; они формируют особенности новых институтов. Институты накладывают ограничения, предоставляют возможности для целенаправленных институциональных изменений и запускают процессы спонтанных институциональных изменений. Фундаментальная асимметрия между институциональными элементами, унаследованная из прошлого, и технологически осуществимыми альтернативами, в свою очередь, подразумевает, что институциональные элементы, унаследованные из прошлого, влияют на направление последующих институциональных изменений и предполагаемого исторического развития.

Вывод о том, что институты являются двигателем истории, идет дальше распространенного, более ограниченного утверждения – что институты влияют на экономические, политические и социальные исходы. Чтобы прийти к такому выводу, потребовалось вывести институциональный анализ за рамки изучения правил, подойдя к изучению институтов как самоподдерживающихся систем правил, норм, убеждений и организаций.

Для понимания торговой экспансии в эпоху зрелого Средневековья (где, когда, почему и среди кого происходил рост торговли) требуется рассмотреть микроуровневые институты, которые руководили поведением и мотивировали его в отдельных экономических и политических транзакциях. В случае успеха эти институты увеличивали выгоду и сокращали издержки соблюдения прав собственности, мобилизуя ресурсы для коммерчески благотворной политики, используя государственное образование и его организации для укрепления благосостояния и соблюдая контрактные обязательства при личном и обезличенном обмене.

Независимо от того, действительно ли эти институты укрепляли, мотивировали или направляли экономический обмен, предполагали ли они политическое поведение или принудительные действия (законные или нет) и помогали ли росту благосостояния, они основаны на одном и том же принципе. Межтранзакционные связи создавали вознаграждение (экономическое, политическое, социальное или нормативное) за определенное поведение и штрафные санкции для тех, кто ему не следовал. Особенности этих межтранзакционных связей, соответствующие институты, итоговая степень развития рынков и эффективности государственных образований отражала экономические и политические интересы, а также социальные и культурные факторы, обеспечивавшие начальные институциональные элементы. Эти факторы обеспечили создание сети для передачи информации, формальных и неформальных организаций с различными возможностями и интересами, а также формирование системы норм и убеждений, касающихся ожидаемого поведения. Когда итоговые институты были самоподдерживающимися и усиливающимися, они включали в себя эти социальные и культурные особенности и способствовали их сохранению.

Эффективность итоговых институтов зависит от их особенностей и более широкого контекста. В Европе эта эффективность усиливалась благодаря внешним военным угрозам и экономической конкуренции между государствами и корпорациями, с одной стороны, и институтами, которые создали относительную внутреннюю однородность интересов внутри корпораций, – с другой. Эта эффективность была усилена способностью экономических агентов создавать связь экономических и принудительных транзакций (законные или незаконные). Экономические репутации наряду со способностью навязывать карательные наказания повышали институциональную эффективность.

Однако принудительная сила становилась экономически продуктивной там и тогда, где и когда контекст и институциональные особенности мешали тем, кто контролировал средства принуждения, использовать их для личной выгоды. Слабость централизованного государства в Европе и слабость крупных социальных структур, основанных на родстве, а также широкое распределение военного потенциала среди экономических агентов способствовали такому положению. Процесс институционального и государственного развития шел снизу. Политические деятели и судьи обладали ограниченной способностью структурировать рынок и государственное устройство ради своей эксклюзивной выгоды. Чтобы обогатиться, им приходилось вкладываться в благосостояние в целом[387]. Когда институт мотивировал эти суды, коммуны, кланы и индивидов, наделенных принудительной властью, использовать ее так, чтобы это было экономически продуктивно, рынки расширялись, и проводилась политика, способствовавшая росту благосостояния.

Процесс институционального развития в Европе проходил в контексте и в процессе, который отличался от того, что было пережито в менее развитых странах, начиная со Второй мировой войны и в конце эпохи колониализма. В современных развивающихся странах преобладают социальные структуры, основанные на родстве, и процесс развития был нацелен прежде всего на построение эффективного государства. Эта попытка предпринималась в контексте мироустройства, где внешние угрозы были относительно приглушены, и глобальной экономики, в которой те, кто контролировал государство, могли привлекать капитал на мировых рынках капитала и торговать полезными ископаемыми и другими местными продуктами, не опираясь на местных экономических агентов.

Если усилия по построению государств оказывались действенными, политики, которых никак не ограничивали местные экономические агенты или внешняя угроза и конкуренция, использовали свою власть для построения институтов и проведения политики, служивших их частной выгоде, экономической и политической [Easterly, 2001; Истерли, 2006]. Когда эти усилия потерпели неудачу, политики либо оказались неспособны проводить курс, увеличивающий благосостояние, или учреждать соответствующие институты, либо сочли такую политику невыгодной для себя.

Более ранние попытки концентрировались на программах развития, которые обходили государство и предоставляли ресурсы непосредственно бедным или местным сообществам. Нередко, однако, ресурсы, предоставлявшиеся внешними международными агентствами, служили интересам лидеров сообществ, имевшим к ним доступ, а не способствовали общему благосостоянию [Platteau, Gaspart, 2003]. Развитие, ориентированное на государство, и развитие, ориентированное на сообщество, сталкиваются с той же самой проблемой создания соответствующих стимулов для правительств, политиков, агентов государства и представителей сообществ. В отсутствие институтов, дающих мотивацию принимать меры, укрепляющие благосостояние, и проводить политику, направленную на поддержку институционального изменения, укрепляющего благосостояние, развитие тормозится.