Вацлав Нижинский. Новатор и любовник - Ричард Бакл

Вацлав прокомментировал его так: «Танцор как таковой ничего собой не представляет, ему необходимо обрамление. Если бы Всевышний спустился с небес и стал танцевать с семи до одиннадцати, это было бы скучно».

Осенью 1918 года проявился патриархальный интерес Вацлава к ведению домашнего хозяйства. Он следил за тем, чтобы на зиму был достаточный запас дров, и помогал слугам их колоть. К большой радости повара, он часто заходил на кухню, приподнимал крышки кастрюль, а когда пекли пироги, подчищал кастрюли, совсем как в детстве.

Гувернантка Киры, швейцарка, была замужем за человеком, работавшим в «Палас-отеле». Однажды ее срочно вызвали к нему, и по возвращении она с ужасом рассказала, что его объявили сумасшедшим и увезли в смирительной рубашке в психиатрическую лечебницу. Он всегда казался ей абсолютно нормальным, только иногда часами ходил ночью взад и вперед по комнате. Когда Вацлав узнал от Ромолы о случившемся, «он внезапно замолчал, и лицо его помрачнело». Новая гувернантка хотя тоже была швейцаркой, но воспитывалась в Англии и провела несколько лет в Индии, где изучала йогу, это очень заинтересовало Вацлава.

«В этом году, — пишет Ромола, — зима пришла рано. Снег шел день и ночь, но нам было уютно и тепло. Заброшенные в маленькую горную деревушку, полную неизъяснимого очарования, мы находились вдали от мира. В этом сонном снежном безмолвии однажды утром до нас дошли первые вести от Брони и „бабушки“. С ними все было в порядке, и они ни в чем не нуждались. Они получили деньги от Вацлава, но когда произошла ноябрьская революция, им пришлось бежать в Киев».

В конверт было вложено письмо для Ромолы с просьбой сообщить Вацлаву, что его брат Станислав умер. Он заболел пневмонией, Бронислава и ее дочь Ирина навестили его в психиатрической лечебнице за несколько дней до смерти*[374]. Зная, как Вацлав любил брата, Ромола решила повременить с выполнением возложенной на нее неприятной обязанности.

«Наконец я набралась мужества и пошла к нему. Он рисовал. „Regarde, Femmka, c’est notre Kouharka[375], а это Мари“. И показал два чудесных пастельных рисунка кухарки и горничной в виде русских крестьянок и потрясающий портрет Киры. „Это Фунтик. Как ты считаешь, похоже?“

Мне так не хотелось огорчать его. „Вацлав, я должна поговорить с тобой“. Он сел в кресло, а я устроилась на краешек. Лаская и гладя мужа, я уткнулась в его плечо и быстро проговорила: „Станислав умер“. Последовало долгое молчание, затем Вацлав приподнял мое лицо и спросил, как это произошло. Я рассказала и заплакала. Он смотрел на меня и улыбался с каким-то странным глубоким спокойствием. „Не плачь, он был ненормальный. Так лучше“. И он склонил голову. Такая же улыбка появлялась на его лице, когда сообщили о смерти отца. Я знала, что Больм ошибался: Вацлав не был бессердечным — наоборот. Но реакция его была странной, очень странной».

Импресарио приезжали в Сен-Мориц со множеством предложений Нижинскому, но все получили отказ. Вацлав не хотел танцевать до окончания войны, а пока он был волен планировать свою жизнь по собственному усмотрению. Всю зиму он продумывал хореографию и эскизы декораций и костюмов. «Его рисунки основывались на круге, и он разработал удивительную технику создания портретов из нескольких кругов». Долгими зимними вечерами по предложению новой гувернантки они пробовали проводить спиритические сеансы и порой получали любопытные ответы на свои вопросы. Это забавляло Вацлава.

Ромола и Вацлав придумали специальную азбуку жестов, с помощью которых она могла, возвращаясь из города с покупками, передать ему последние военные новости. Наконец в ноябре она смогла сообщить ему, что внезапно объявлено перемирие. Ромола вбежала по ступеням виллы с газетой, но, когда Вацлав прочитал условия мирного договора, он покачал головой: «На таких условиях не может быть мира. Война будет продолжаться, но в ином, скрытом виде». Итак, наделенный инстинктивным пророческим даром, присущим некоторым великим художникам, он в один миг увидел нечто напоминающее возвышение и падение нацистов и Вторую мировую войну, которую им с Ромолой суждено будет пережить и выстрадать.

Дягилеву наконец удалось при посредничестве короля Альфонсо вывезти свою труппу из Испании и отправить ее в Лондон, где 5 сентября в «Колизее» они открыли сезон, продлившийся более шести месяцев. Дягилев впервые согласился, чтобы его труппа выступала в мюзик-холле. Они показывали по одному балету в каждом представлении между клоунами и другими номерами. Леди Рипон умерла в 1917 году, но Джульет Дафф и леди Оттолин оставались в Лондоне и старались развлечь Дягилева, к тому же он проводил много времени в обществе братьев Ситуэлл, по-прежнему служивших в Гренадерском гвардейском полку. И ноября Дягилев и Мясин обедали с Озбертом Ситуэллом в «Суон Уок» в Челси, а затем, перед тем как отправиться на вечер в Аделфи, где им предстояло встретиться с Блумсберийской группой (включая Мейнарда Кейнза и его будущую жену Лидию Лопухову), они пошли на Трафальгарскую площадь посмотреть, как лондонцы празднуют мир. «Толпа танцевала при свете впервые за четыре года, — пишет Ситуэлл. — Причем она была настолько плотной, что головы людей походили на поле золотистой пшеницы, раскачивающейся на сильном ветру… В толпе было много солдат, матросов, авиаторов, которые порой присоединялись, взявшись за руки, и разбивались, словно морские волны, о края площади, о перила Национальной галереи, поднимаясь на узкие каменные ступени церкви Сент-Мартин-ин-де-Филдз». Дягилев, «похожий в своей шубе на медведя», смотрел на это веселье «мрачно и устало». Мясин реагировал совсем по-другому: «Восторженная толпа толкала меня со всех сторон, но я оставался на удивление равнодушным. Чувство спокойствия снизошло на меня, и я ощутил, что жизнь может вернуться в нормальное русло».

Неделю спустя, 18 ноября, дягилевский балет дал свое тысячное представление.

Это зимой Нижинский с интересом прочел «Ecce Homo» Ницше, написанное неподалеку отсюда в Сильс-Мария, и «La Mort»[376] Метерлинка. Вацлав планировал еще один новый оригинальный балет.

«Он задумывался как картина сексуальной жизни, а местом действия служил maison toleree [377]. Главная героиня — его хозяйка, в прошлом красивая кокотка, а теперь старая парализованная женщина, но хотя тело ее разбито, но дух неукротим. Она занимается всеми любовными сделками: продает девушек — мужчинам, молодых — старикам, женщин — женщинам, мужчин — мужчинам.

„Но, Вацлав, как ты сможешь выразить все это?“ Он принимался танцевать и умудрялся передать весь спектр сексуальной жизни. „Я хочу показать красоту и разрушительную силу любви“».

Роль старой procureuse[378] предназначалась для Режан.

Нижинский приступил к созданию своего необычного балета еще более необычным способом. Он велел Ромоле