Легенда о яблоке. Часть 2 - Ана Ховская

– Нет. Просто я тоже голодна…

Девушка поставила поднос на тумбу и отошла к креслу у окна. Она взяла несколько маленьких подушек и вернулась к кровати. Алекс немного приподнялся, чтобы Софии было удобно подложить под его голову и спину подушки. Затем она вручила ему поднос со столовыми приборами и тарелкой жаркого. Над кубиками мяса еще тянулся ароматный дымок, и Ахматов даже облизнулся в предвкушении удовольствия. София улыбнулась, взяла свою тарелку и присела в кресло подальше от его внимательных глаз.

– М-м… как вкусно!– восхитился Алекс, когда прожевал первый кусок.

София была голодна, но отчего-то не могла положить в рот ни кусочка. Она бесцельно ковыряла вилкой в мясе, а когда Алекс отводил глаза, украдкой наблюдала, как вибрируют мышцы на его сильных руках. Он был слаб, чтобы церемониться с едой и приборами, но его движения были точны и аккуратны, даже в таком состоянии – с болью в боку, с температурой и со слабостью во всем теле – он вел себя как истинный джентльмен. Он не чавкал и не заглатывал еду кусками, хоть был так же голоден, как и она. София смятенно вздохнула и отвернулась к окну.

Снова моросил дождь. Два мокрых насквозь голубя чистили свои перышки на карнизе за окном. Девушка опустила тарелку на колени и смотрела сквозь стекло. Где-то на заднем плане маячили мысли о смятении и неловкости рядом с мужчиной, но София заглушала их, всецело отдавшись наблюдению за птицами.

– Ты совсем не ешь. За окном происходит что-то интересное?– спросил Алекс, уже несколько минут наблюдая за притихшей девушкой.

София мгновенно вернулась в комнату и перевела глаза на свою тарелку.

– Что-то не хочется. Лучше я выпью сок… А вы наелись? Или…

– Спасибо. Но мои челюсти больше не в силах что-либо пережевывать.

– Тогда я унесу посуду…

Она поднялась, торопливо подошла к тумбе и составила тарелки одну поверх другой. Ахматов заметил ее волнение. Отчаянно хотелось удержать ее рядом, но дотянуться до девушки он был не в силах.

– Ты не могла бы помочь убрать подушки? Мне трудно дышать,– схитрил Алекс, чтобы София подошла к нему ближе.

– Больно?– сочувственно проговорила она и тут же наклонилась к плечу Ахматова, чтобы вынуть из-под него подушки.

Ахматов ловко захватил обе руки девушки и притянул к себе так, что София, чтобы не потерять равновесие, села на край кровати. Она растерянно округлила глаза и молча стала отнимать руки.

– Пожалуйста, не убегай от меня!– хрипло попросил Алекс, делая над собой усилие, чтобы удержать ее ослабевшими руками.– Мы так давно не виделись… Я соскучился…

Сердце Софии, как будто провалилось в никуда, она не слышала его стука и замерла, ощущая своими ладонями пульс мужчины. На нее смотрели почти умоляющие глаза Алекса и, видя его огорчение ее непреклонностью, она смягчилась, опустила глаза и перестала сопротивляться его усилиям. Ахматов благодарно качнул головой и выпустил одну руку девушки.

– Я тебя не обижу… Просто позволь мне быть рядом?– искренно произнес он.

От его странного пылкого, тоскливо-блаженного взгляда Софии стало жарко, но ей нравилось ощущать на себе такой взгляд. Ее щеки порозовели, она не могла собраться с мыслями и не могла контролировать выражение своего лица. Это было самое мучительное мгновение из всех, что ей приходилось испытывать рядом с ним. По крайней мере, ей так казалось. И именно сейчас вдруг пришло в голову извиниться за свое поведение после маскарада у Хоуэлла. Она глубоко вдохнула для смелости и тихо сказала:

– Простите меня за резкость при нашей последней встрече. Я не должна была себя так вести…

– Ты каждый раз намерена извиняться за свою откровенность?– слабо улыбнулся Алекс и большим пальцем погладил тыльную сторону ладони девушки в своей руке.

– Вы ко мне очень снисходительны… Дерзость и бестактность,– нехотя поправила она мужчину.

– Или растерянность и страх?– копнул глубже Алекс.

София подняла растерянные глаза, и ее губы дрогнули.

– Прости за это умозаключение,– тут же отреагировал Ахматов, коря себя за давление на девушку.

«Ты хотел сказать – проницательность»,– подумала София, но не осмелилась произнести это вслух и только напряженно сжала губы.

– Я не могу не думать о тебе… Не получается… и я никогда бы не признался в этом, но сейчас меня одолевает не физическая боль, а дикое сожаление, что не могу проникнуть в твои мысли и понять тебя до конца…

– Ну зачем вы опять…– начала София, но Алекс прервал тем, что трепетно сжал ее пальцы в своей руке.

София закрыла глаза и напряженно сглотнула в предвестии слез.

– Если ты не хочешь слышать меня, я замолчу… Но ты ведь не скажешь правды?– уверенно заявил Алекс, пытаясь заглянуть в глаза девушки.

– Вы такой… замечательный. Правда… Но вы не видите дальше своих представлений… Я не могу вас переубедить,– нерешительным голосом ответила София.

– В чем?– поразился Ахматов, огорченно сведя брови.– Что у меня не может быть чистых намерений?

– Да, наверное, мои представления об этом мире кардинально отличаются от представлений других женщин. Я понимаю, что нервирую вас своим поведением. Но вы… так настойчивы, я теряюсь…

София резко замолчала, боясь выдать волнение, хотя ее голос уже дрожал и по спине бежали мурашки. Ахматов бережно поднес руку девушки к своему лицу и, закрыв глаза, приник к ней губами. От нахлынувших чувств София зажмурилась, и ее ресницы заблестели.

– Однажды что-то сломалось во мне… Я перестала верить,– преодолевая сковавшую грудь душевную боль, призналась она.

Слезы бесконтрольно потекли по ее щекам, и Ахматов почувствовал, как ее боль передалась ему, и сердце сжалось от тревоги. А София, словно очистилась слезами, стала вдруг неожиданно спокойна, смиренна. Слегка опустив голову, она смахнула капли с подбородка. Алекс протянул руку к ее лицу и мягко провел пальцами по щеке, утирая остатки влаги. Столько тепла и невинности было в этом жесте: он ни к чему не обязывал, не принуждал, он делил, понимал и принимал ее печаль, он был наполнен благородством и искренним сожалением.

София закрыла глаза и не смела посмотреть на Ахматова. Если бы только она увидела выражение его лица, слезы бы с новой силой хлынули из ее глаз. И сейчас она понимала, что вышла за грань дозволенной себе откровенности, и что завтра ей будет ужасно неловко смотреть ему в глаза. Зачем, вообще, нужно было ему это говорить? Почему он слушал ее? Разве это было интересно?

– Фисо,– голос Ахматова непривычно дрогнул и то, что он назвал ее так, заставило Софию посмотреть на него.– Когда я увидел тебя впервые, ты мне очень понравилась, и, не скрою, я решил добиться твоего расположения. Но когда сам понял, насколько я в твоей власти, испугался, потому что никогда не испытывал похожих чувств. Однако я принял это как данность и больше не бегу от себя… Ты же, напротив, цепляешься за любую соломинку, чтобы укрыться от того, что уже проникло в твою душу…