Срубить крест - Владимир Фирсов

Трудно понять, почему столь непохожие друг на друга ученые, представлявшие две непримиримые научные школы, вдруг оказались в одном лагере. Профессор Беловодский был педант и ретроград, он понимал науку как скопление фактов и цифр, плавно дополняющих друг друга, протянувшихся цепочкой от А до Б, от Б до В и так далее. Классическая физика оставалась для него строгим и стройным храмом, столь же несокрушимым, как и великие пирамиды. Он свято верил в формулу: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда», он верил в науку, любое положение которой можно промоделировать с помощью шариков, веревочек и брусочков. Имея подобные научные взгляды, Беловодский, естественно, из всех разделов физики выбрал полем своей деятельности статику, которую и преподавал с большим успехом.

Доктор технических наук Лучко был ученым совершенно иной школы. Все новейшие достижения научной мысли, даже не совсем доказанные, он готов был признать, применить, внедрить и развить — но применить и внедрить в той узкой области науки, которую считал своей вотчиной, которой отдавал все силы и от которой ждал успеха, признания, званий и наград. Именно прожигатели могли оказаться той питательной средой, на которой бы проросли и расцвели искомые драгоценные зерна новых идей, теорий, учений и научных эпох. Как человек объективный и честный, к тому же любящий науку, Лучко делал все от него зависящее, чтобы прожигатели стали славой института и принесли ему заслуженный успех. Были созданы приборы и разработаны методики, в короткий срок породившие множество графиков, диаграмм, кривых, уйму цифр, которые деятельно обрабатывались электронно-вычислительными машинами. Не хватало пустяка — открытия. Поэтому, когда открытие последовало совсем в иной области, совершенно не связанной с кругом интересов Института космической металлургии и его директора, в нем взыграло ретивое. Он решил дать бой тем, кто посмел вторгнуться в сферу, которую он давно считал безраздельно своей…

А Коля пребывал в блаженном неведении Он оканчивал четвертый класс, когда его впервые попросили рассказать о мыслечтении. Коля рассказал. Магнитофонная лента с записью беседы вызвала сенсацию. К счастью, вокруг мальчика оказалось достаточно людей со здравым смыслом, которые надежно оградили ребенка от поднявшейся шумихи.

Как это часто бывает, постепенно страсти улеглись. А Коленькой всерьез заинтересовалась большая наука.

Из Академии наук приезжала длинная черная машина, увозила Колю в один из бесчисленных институтов, потом привозила обратно. Поездки эти, впрочем, были не частыми и не обременительными. Видимо, ученые больше занимались теорией, а мальчика старались беспокоить как можно реже. Мама и Мария Михайловна даже слегка огорчались этим обстоятельством, поскольку в это время они с ребятами жили на даче и возвращаться за город с полными авоськами на машине удобней, чем в переполненной электричке.

Лето в тот год стояло отменное. Термометр го дачном окошке как показал в конце мая 25 градусов, так словно заснул на этой отметке. Коля и Алеша с утра убегали на речку, купались, ловили под камнями раков. Раки были большие и пучеглазые, причем совсем не робкого нрава. Они храбро поводили клешнями, стараясь схватить угрожающую им руку, вместо того чтобы обратиться в благоразумное бегство. Это их и губило, потому что не было ничего проще, чем другой рукой быстро схватить забияку сзади за спинку. Когда возле дачи раздавался гудок машины, мальчишки подхватывали свой улов и мчались переодеваться — Коля ехал в очередной НИИ на очередное исследование, а Алеша за компанию с ним, благо машина была семиместная. В то лето он по настоянию Марии Михайловны начал вести дневник, куда записывал все, что происходило с ним и Колей Глебовым. Много лет спустя краткие заметки этого тощего — всего-то две школьные тетрадки — дневника легли в основу первого тома мемуаров Алексея Тургаева «Глаза века».

В одном из институтов Коле показали прибор, который назывался крутильными весами. Мальчику нравилось смотреть, как стрелка прибора скачет туда-сюда, показывая давление его взгляда. Дома он попробовал тренироваться, гоняя по столу мячик для настольного тенниса. Получалось очень забавно. Через некоторое время он уверенно мог управлять движением довольно тяжелых предметов. Он пристрастился играть на биллиарде, который обнаружил на одной из соседних дач, и достиг в этом трудном виде спорта заметных успехов. В это же время Коля увлекся шахматами. Играл он по-прежнему не ахти как, премудростей стратегии не освоил, кроме королевского и ферзевого гамбита никаких дебютов не признавал, но зато, к восторгу всех окрестных мальчишек, играл, не прикасаясь к фигурам руками. Судя по всему, ему нравился сам процесс игры, а не результат.

Одним словом, Коля чувствовал, что в нем растет неизвестная радостная сила, заставляющая его верить, что он все может, что у него все получится. Он не знал, что посетивший его необыкновенный прилив сил есть свидетельство расцвета гения, как не знал он и того, что он гений. Он был простой мальчишка, который не очень любил литературу и поэтому еще ничего не знал про Болдинскую осень.

Нечистая сила

Мало кто знает, что осенью позапрошлого года в одной из турецких газет было описано невероятное происшествие, имевшее самое непосредственное отношение к изложенной здесь истории. Случай этот показался всем настолько неправдоподобным, что ни одна падкая до сенсаций европейская газета не решилась перепечатать заметку, несмотря на то, что составленный капитаном «Анны-Марии» акт был подписан пятью членами экипажа и двадцатью пассажирами, в том числе преподобным О’Конноли.

Дело было так. Ранним утром седьмого сентября «Анна-Мария» приближалась к Синопу. Почти все пассажиры гуляли по палубе, любуясь восходом солнца, который в это утро был особенно красив. До берега оставалось несколько миль. В это время раздался голос матроса: «Справа по носу предмет!». Посмотрев в указанном направлении, находившиеся на палубе увидели розовую точку, которая двигалась по воздуху навстречу судну невысоко над водой. Когда она приблизилась, все увидели, что это была свинья.

Свидетели этого необыкновенного случая рассказывали потом, что они были настолько поражены, что буквально замерли, разинув рты. Только преподобный О’Конноли нашел в себе силы перекреститься, отчего видение, однако, не исчезло.

Свинья скользила по воздуху, лежа на боку и помахивая хвостом. Вскоре она приблизилась, и все услышали ее довольное похрюкивание. В полной тишине свинья проплыла на высоте около трех метров над головами людей, ударилась о рубку и с визгом свалилась на палубу…

Как известно, свинья считается у мусульман животным нечистым, поэтому несколько минут смятения, последовавших за таким экстравагантным появлением на борту теплохода нового пассажира, чем-то напоминали эпизод из старого комедийного фильма, персонажи которого двигаются на современных киноэкранах с удвоенной скоростью. Тем не менее преподобный О’Конноли, который ни в коей мере не разделял подобных суеверий и к свинье во всех ее видах относился вполне благожелательно, тоже проникся твердым убеждением, что встреча с летающей свиньей — результат прямого вмешательства нечистой силы.