Порою блажь великая - Кен Кизи

— Джо, — сказал он, — не знаю уж за естественное желание от лукавого, но думаю, людям, когда они валят дерево, глубоко плевать, праведное оно или не очень. И никто даже через улицу не перейдет, чтоб посмотреть, как ты рубишь декоративные кедры в этих ночных горшках на подоконнике, даже если брат Уокер их по самое не балуйся освятит.

На том он и собирался закончить, но обиженное молчание Джо требовало большего.

— Но те же люди сбегались за мили, чтоб поглазеть, как завалят Самое-высокое-дерево-штата в Астории. — Он перекинул тяжесть огнетушителя на другую руку и пружинисто перешагнул ручей. — Нет, — он полез по склону к лебедке, — не в праведности дело, не о том речь, — докончил он мысль. — А теперь… как думаешь, доползем мы до этой сраной лебедки — или она раньше в кучу хлама превратится?

Джо Бен молча последовал. Поначалу он рвал на себе волосы, что такая гениальная идея оказалась срезана на корню, не набрав бутон. Но чем больше он думал над заявлением Хэнка, по пути к лебедке, тем больше сменялась эта горечь чувством смутной тревоги, близкой к панике, сродни тому, что он испытал утром, увидев, с каким лицом смотрит Хэнк на Ли в постели. Какое-то время они оба молча вырывали машину из неумолимых лап энтропии, подавая голос лишь для инструкций или чтоб попросить инструмент у Энди, восседавшего на операторском троне; наконец Джо был уж не в силах удерживать тревогу в себе.

— Славные деньки по курсу! — вдруг провозгласил он. — О да! — И замолк, ожидая отклика Хэнка. Тот продолжал возиться, склонившись над барабаном, будто не слышал. — Эт-уж точно! — настаивал Джо. — Еще немного — и мы двинем по зеленой улице с оркестром. Мы…

— Джоби, — тихо сказал Хэнк, прекратив работу, но не повернув головы, словно беседовал с масляными потрохами агрегата. — Позволь кое-что сказать тебе. Я устал от этого. Устал. И это святая правда.

— От дождя? От поломок? Черт, конечно, ты устал! Тут трудно не устать и…

— Нет. Ты знаешь, что я говорю не про дождь и не про поломки. У нас всегда дождь и поломки, и с них-то я всегда усталый…

Джо Бен почувствовал, как внутри что-то забегало, поначалу медленно, затем все быстрее и быстрее — как? недоумевал он, как ты можешь устать? — словно ящерка или мышка или еще какая маленькая зверушка металась кругами по его нутру. Он ждал, что еще скажет Хэнк.

— Сыт по уши, — сказал Хэнк. Теперь он поднял голову и смотрел вверх, на черное сплетение ремней и кабелей лебедки. — И выше. Устал ходить по улицам и слышать, как захлопываются двери перед носом, защелкиваются засовы, будто перед прокаженным. В самом деле устал, понимаешь, о чем я?

— Конечно, — сказал Джо. Он отчаянно втянул живот, чтоб придушить это метание. — Но…

— В смысле, устал от того, как люди звонят и твердят про твердолобость.

— Конечно, но… — от слов Хэнка в голове все дрожит-кружит, как на выходе из наркоза в той больнице, где ему швы на лицо накладывали. — Ну, конечно, человек устает… — Он пожал плечами: Как он может? — Но, ну, знаешь… — когда обоим стало ясно, что продолжать Джо не намерен, они снова склонились над барабаном.

Через некоторое время Хэнк рассаднил палец и разогнулся. Скривившись, смотрел он на красные бусинки, выкатившие на перемазанные костяшки. (Весь день там…) Огляделся в поисках тряпки и вспомнил, что все тряпки — в этом кунге, где Ли (Проторчал там весь день. Славно. А завтра? Я не смогу все время держать его от дома подальше.) Стиснул кулак и вдавил осадненные костяшки в серо-голубую глину, вспоротую гусеницами трактора. (Потому что обязательно настанет день…)

Темень быстро сгущалась. Пришлось подождать, пока Энди водрузит фонарь. (Я не смогу вечно держать его подальше…) Техника сделалась зловещей, грозила силуэтами. Кран вздыбился в давящее небо, растопырив стальные ребра, вонзая шею-стрелу в липкие сумерки, подобный доисторической твари. Трактор терпеливым крокодилом недвижно затаился в грязи — хищник, надзирающий за их трудами.

— Я не знаю, — вдруг сказал Хэнк, прекратив работу. — Может, мы себя одурачили. Может, мы и не за что против себя весь город вызверили. Дожди не унимаются. Склоны подмывает. А на нас еще висят недоделанные плоты… И даже если мы их закончим… при такой-то погоде, безо всякой помощи… то все равно никто в городе не одолжит нам буксир — и у нас ни малейшего драного шанса сплавить их по реке к лесопилке.

— Почему еще? — вскинулся Джо. — Почему, слушай?! — его резкий голос вспарывал мягкие шорохи дождя и ветра. — Да с чего мы обломимся-то? До сих пор все шло, как по маслу с шоколадом, а? Никак мы не обломимся! А теперь давай возьмем эту чертяку…

— Не знаю. — Хэнк стоял, смотрел на фургон (Не смогу все время держать его под присмотром. Рано или поздно обязательно отлучусь куда-нибудь…) и посасывал палец. — Совсем недавно ты всей душой домой рвался…

— Я? Не доделав работу? Нет, это был кто-то другой… — Энди наконец размотал провода, и на черном стебле кабеля вдруг распустился свет. Энди повесил фонарь над Хэнком и Джо Беном; фонарь качался маятником туда-сюда, провоцируя ожесточенную борьбу теней на гранитных выползках породы позади лебедки. Пару секунду Джо моргал. — А что до контракта… — Потом заставил себя вновь заняться машиной, не умолкая ни на миг. — …Угу, ага, мы просто не можем обломиться. Посмотри, посмотри на все знамения, нам ниспосланные. Только посмотри.

Хэнк вынул сигарету изо рта и посмотрел на скрюченную фигурку, тараторившую без устали и без отрыва от работы; внезапное усердие Джо позабавило и озадачило Хэнка.

— На что посмотреть? — спросил он.

— На сигналы! — воскликнул Джо, не поворачивая головы. — Вот Ивенрайт и его банда, скажем, приняли ванну, когда пытались распустить наши плоты. Или этот большой «дзяк» пилы на лесопилке, как раз когда нам нужны были люди оттуда… да, я понимаю, что они долго не продержались, но пила-то дзякнула! Ты не можешь с этим не согласиться! Если б старина Иисус был не на нашей стороне — стал бы он мочить перышки этим птичкам? Или — сломал бы пилу? А? — Голос его нарастал с развитием темы. — О, говорю тебе, я уверен, что все у нас будет пучком! Мы у Христа за пазухой, и он спину надрывает, чтоб дать нам это понять. Мы не можем разочаровать его. Так. Посмотрите-ка? Вроде приладил я барабан, с божьей помощью, с полпинка. Попробуй, Энди, заведи ее! О да, сейчас мы поедем домой, и поспим, и встанем утречком, и отправимся в парк еще затемно, и нарубим больше кубофутов дров, чем кто-либо за всю историю! Хэнк, я знаю, я знаю! Я это чувствую, как никогда в жизни ничего не чувствовал! Потому что я… ой, слышите? Слышите? Ну что я говорил? Мурлычет, что котеночек, родимая! — дай прогреться, Энди… Потому что выше всех прочих знаков и знамений… погоди! Энди, подай-ка свет поближе, а то ж инструментов не видно… выше всех прочих знаков — а я уж их много повидал на своем веку, но никакие из них с нашими нынешними ни в какое сравнение не пойдут — выше всех по важности… И во мне за последние дни такая силища безмерная вызревает, что я готов эти елки-палки в парке с корнем из земли выдирать и метать их в речку, как дротики… И только сейчас до меня доперло, почему!