Хромосома Христа, или Эликсир бессмертия - Владимир Колотенко

– Десять миллионов – это немало, – говорит Юлия.

– Это капля в море. Нашей же Пирамиде – нет цены.

– Помоги мне, пожалуйста…

– Не забудь свою сумочку…

– Завтра вылетаем, – говорю я.

– Правда?! Куда?

Юлия рада этому сообщению. Я тоже рад.

– Я подумала, – говорит она, – что встреча с этим узколобым клерком из Совбеза ООН ничего не изменит.

– Я решил, – говорю я, – с завтрашнего дня устроить для нас маленький отпуск.

– Правда?!.

Когда пуля, прошив оконное стекло, разносит вдребезги китайскую вазу, мне удается завалить Юлю на пол и подтянуть за руку к стене.

– Не шевелись, – говорю я, – не двигайся…

– Что ты собираешься делать? – спрашивает Юля.

– Не знаю, – говорю я, и прыткой ящерицей перемещаюсь к выключателю.

– Не двигайся, – повторяю я.

В наступившей темноте сперва ничего не видно, но когда глаза привыкают, в свете луны можно различать и кровать, и стол, и стулья…

– Уходим, – говорю я, – ползи к двери…

– Моя сумка, – говорит Юлия.

– Я все возьму сам, – говорю я.

Теперь целая автоматная очередь. Инстинктивно мы распластываемся на животе, прикрыв голову обеими руками.

– Ты как? – спрашиваю я, когда воцаряется тишина.

– А ты? – ее вопрос.

Нам удается и на этот раз уйти от преследования. Незначительные порезы ладоней осколками стекла, небольшой испуг, потом минуты настоящего страха…

Отпуск отменяется?

Прошло еще несколько напряженных минут. Юра медлил. Он стоял с пипеткой в правой руке и выжидательно смотрел на Жору. Тот молчал. Я был в полном недоумении: чего, собственно, они ждут? Вскоре пришла ясность: в этом молчании шла яростная борьба за выживание. Клеткам, чтобы заявить о своей воле к жизни, необходимо было выиграть какое-то время. Время, как известно, лечит и оживляет. Оживут ли наши клеточки? Условия для их жизни были предоставлены в полной мере: абсолютная потребность в строительном и энергетическом материале, разные там витамины, аминокислоты, простагландины и гормоны, и АТФ, и даже солевой баланс, всего этого было не в избытке, но в полном достатке. Этого было мало. Чтобы вдохнуть новую жизнь в эти крохотные беззащитные комочки, их необходимо одухотворить биополем! И теперь все зависело от меня. Но сначала провели отбор нужной фракции клеток. Здесь годятся только клетки ростковой зоны, молодые, красивые, мощные, с огромной потенцией и желанием жизни, клетки, готовые к борьбе с невзгодами. Это клетки, что называется, ad hoc[39], из камбиального слоя кожи, вот как они выглядят на фото: роскошная оранжевая аура-опушка и красное, полное жизни ядро. Эти не подведут!

Прошло минут десять, Жора молчал. Чутьем экспериментатора он знал, что спешить тут нельзя. Я поступил бы неискренно, если бы не упомянул еще об одной Жориной привычке – абсолютному равнодушию к ожидаемому результату. В те дни весь мир ждал от нас потрясения! Жора же – ни одной своей клеточкой не выдавал интереса к происходящему. Для него шел очередной день его жизни, от которой он был не всегда в восторге, но и другой не искал.

– Не парься, – сказал он Нате, которая то и дело с нетерпением ждала его команды.

Все смотрели на него, не отрывая глаз, но ни один мускул не дрогнул на его сосредоточенном лице. У меня мелькнула мысль, что вот таким его увидят потомки, когда он будет изваян, вероятно, еще при жизни, из камня или бронзы и пополнит галерею великих. Весь в белом! И Лисипп, и Фидий, и Микельанджело многое дали бы за возможность позировать им. Как памятник Жора был великолепен.

В мраморе! И только присмотревшись, можно было заметить, как время от времени вздымалась его грудь. Он жил, он дышал! Всей своей сосредоточенностью, казалось, он сам участвовал в оживлении наших клеточек. Телепатически, мысленно, вдыхая в них часть своей жизни. Прошло еще с полчаса. Жора наконец перевел взгляд на Юру и снова улыбнулся. Юра сделал было движение туловищем, но Жора только покачал головой из стороны в сторону: нет. Рано. Теперь он не смотрел ни на меня, ни на Аню, ни даже на Юлю.

Казалось, никакая поддержка ему уже не нужна. Мы сгрудились вокруг него, сбились в стайку, напряжение росло. У Родена есть прекрасная на мой взгляд работа – «Жители Кале». Там застыли в бронзе (или камне?) его соплеменники в самых разных позах, в заботах о хлебе насущном, люди, живущие ожиданием счастья. Живущие в камне. (Или в бронзе). Мы сейчас были точь-в-точь как те люди, живущие ожиданием счастья, каменные, но живые.

– Да, – наконец произнес Жора, – можно… Велите дать лошадей!

Это значило, что мы тронулись.

– Похоже, – говорит Лена.

Когда клетки дошли, так сказать, до кондиции, проснулись и стали активными, задышали и даже затанцевали, в работу наконец-то! включался Юра со своими методами экспресс-диагностики. Он взял пробу суспензии и поместил ее в свою тест-систему. На экране его компьютера эти же клеточки теперь можно было видеть в обрамлении нежного зеленовато-желтого сияния. Оно окружало каждую клетку как бы нимбом святости, и чем жизнеспособнее была клетка, тем шире и интенсивнее был этот мерцающий ореол.

– Ух ты!..

Теперь все взгляды были прикованы к этому экрану.

– Потрясающе! – прошептал кто-то за моей спиной.

Были, конечно, и совсем темные клетки. Они словно дыры в мишени беспорядочно расположились по всему экрану.

– Семьдесят два процента, – сказал Юра.

Это означало, что нам удалось оживить только около тридцати процентов клеток. Не мало. Достаточно было и одной!

– Да, – сказал Жора, – вижу.

Теперь мы все превратились в глаза, и зачарованно наблюдали за каждой клеточкой, мысленно помогая им набираться сил. Терпение – вот что сейчас главное! Здесь нельзя торопить события.

– Нужно подождать, – предложил я.

Все согласились. Чем больше процент жизнеспособных клеток, тем вернее и надежнее наше старание…

– Потрясающе, – сказал кто-то шепотом еще раз за моей спиной. Я оглянулся: это был Лесик. Я еще не видел его чем-либо потрясенным.

– Ну что, – спросил я, – вам удалось договориться с китайцами?

Он только кивнул.

Мы не могли оторвать глаз от экрана. Сияние, исходившее от каждой клеточки ошеломляло и очаровывало. Это было похоже на сон, дивный сон. Были, конечно, клетки и совсем темные, тусклые, апатичные. У них не было никакой ауры, никакой мерцающей опушки, они умирали, но мы их не замечали. Зачарованные, мы видели только клеточки, полные жизни, радостные и кричащие. Мы просто онемели и стояли каменные, с открытыми ртами и настежь распахнутыми глазами, влажными от умиления. Будто бы каждому из нас вдруг признались в любви.