Летописец. Книга перемен. День Ангела - Дмитрий Вересов

– Вот-вот! Естественным! И правильно. Потому что юноша в этом смысле вполне нормален, не особенно, полагаю, горяч, но нормален и даже нравится девушкам. М-да… Птицы-синицы… Поганой метлой… – забурчал профессор, играя гофрированным лбом. – А где я других-то возьму? Да! Так вы уяснили, Аврора Францевна, как обычно выглядят больные гипофизарным нанизмом? Это те самые карлики и карлицы, которых так любили держать при себе европейские монархи. А на каком, спрашивается, основании мы, высоколобые, поставили диагноз?

– На… каком же?

– Дело в том, что гормонов роста у юноши и в самом деле маловато, если сравнивать с человеком среднестатистическим, но это ничем ему особенно не вредит. И он, я заметил, вполне психически уравновешен, что само по себе удивительно. Ведь, по идее, его должны одолевать комплексы, он ведь небось по пояс своим акселератам-сверстникам.

Второй важный фактор – половое развитие. Здесь, Аврора Францевна, понимаете ли… есть нюанс. Я уже говорил, что Франц вполне способен вступать в отношения с дамами и испытывать при этом известное удовольствие. Это проверено методами научными, медицинскими и… хммм… простите, каюсь, недоглядел за профурсеткой… методами эмпирическими, на практике, так сказать. Да не волнуйтесь вы так! Мужчина, он и есть мужчина! В вашем случае радоваться следует. Я, в научных интересах, учинил допрос третьей степени этой… Лизон, застав ее на месте преступления. Даже не покраснела, мерзавка такая, и сообщила, между прочим, что испытала совершенно необыкновенное удовольствие. И сны ей, видите ли, после этого снятся тоже необыкновенные, блаженные какие-то. Извините за подробности, Аврора Францевна. Кхммм!..

Но… Есть, Аврора Францевна, одно «но». Внуков он вам не родит, к сожалению. Прискорбно, но факт. Мы исследовали сперму вашего сына и… ничего не поняли. Это – если честно. На самом деле в истории болезни много всяких выводов понаписано-понацарапано, сделанных на основании результатов анализов. Полный бред, если вдуматься. В общем, во всем виноват крот и никто иной.

Поэтому в основе нашего сакраментального диагноза – недостаток гормона роста и бесплодие. И при этом практически никаких психосоматических отклонений. Случай феноменальный. Меня тут бессонница донимала по поводу вашего сына, и я в раздражении подумал было, что Франц Михайлович – какой-то особый вид хомо сапиенс. Но это ересь, разумеется. Я его выписываю, не смея просить вашего согласия на проведение разнообразных научных экспериментов, хотя руки чешутся… Так что забирайте вашего орла, фрау-мадам. Я тут по долгу службы и на основании бредового диагноза назначил ему пожизненную гормональную терапию, но вы, ради бога, не вздумайте, я вас умоляю, выполнять назначение. Спросят, выполняете ли, соврите: да, и дело с концом. Вранье такого рода не причинит ущерба вашим моральным принципам? Нет? И отлично. Честь имею, Аврора Францевна. Приятно было познакомиться. Забирайте орла и живите, как жили. Для порядка встаньте на учет к эндокринологу, согласно кивайте в ответ на всю ту чушь, которую вам скажут, и плюйте на назначения. Желаю здравствовать. Франца Михайловича вы, скорее всего, найдете в закутке за процедурной. Он там имеет обыкновение уединяться… ммм… с книгой.

Аврора Францевна тяжеловатой прихрамывающей походкой отправилась на розыски Франика. Она свернула два-три раза и набрела на застекленный куб процедурной, занавешенный изнутри простынями. Вероятно услышав ее шаги, из того самого закутка между стеклянным кубом и капитальной внешней стеной выскочила ей навстречу давешняя девица-медсестрица Елизавета и, придерживая на животе расстегнутый халатик, аллюром стреноженной лошадки бросилась мимо Авроры Францевны в коридор. Аврора Францевна посмотрела ей вслед и постигла, почему медсестрица скачет подобным образом. Голову можно было дать на отсечение, что колготки с трусами у нее спущены до колен.

Аврора прислонилась плечом к деревянному переплету процедурной и, не заглядывая за угол, произнесла смертельно усталым голосом:

– Франц, выходи из угла и поехали домой. Тебя выгоняют за аморальное поведение. Собирайся давай.

* * *

Школу Франик, по два-три раза в год отбывавший на очередные съемки, окончил, мягко говоря, не блестяще, и отличная оценка по физкультуре только подчеркивала неудобочитаемость сокращения «удвл», заполнявшего все остальные графы его аттестата о среднем образовании. Для Авроры Францевны подобное состояние дел не было, так сказать, сюрпризарным. Однако она при всемерной поддержке Михаила Александровича настаивала на поступлении Франика в высшее учебное заведение.

Склонностей Франц не обнаруживал ровным счетом никаких, ни технических, ни гуманитарных. Одна была надежда – на его совершенное знание немецкого языка. Поэтому выбран был филологический факультет Педагогического института имени Герцена, поскольку о том, чтобы попасть без индивидуальной дополнительной подготовки на несравненно более солидный филфак университета нечего было и мечтать. Цена такой подготовки, как и практически все цены, с недавних пор сделалась «рыночной», то есть неприличной, то есть запредельной. Что касается Герценовского института, здраво рассуждала Аврора, то, во-первых, конкурс туда не столь велик, а во-вторых, Франик – мальчик, а мальчикам в институте преимущественно женском оказывают радушный прием.

Но Франик, который не счел нужным готовиться к экзаменам, с трудом вытянул на тройку сочинение и позорно провалился на экзамене по русской истории, перепутав дату восстания декабристов с годом отмены крепостного права и выдав замуж веселую Елизавету Петровну за ее родного папу. «Нет ли еще идей, Франц Михайлович?» – уныло спросила доцентша, закусив дужку очков. Идеи как-то не вскипали, и Франик пожал плечами. «Тогда, быть может, вы назовете дату учреждения РСДРП(б)? Хотя бы приблизительно». Дата создания рабочей партии большевиков была перепутана с датой убийства министра Столыпина, и доцентша, которой велели не заваливать мальчиков, тяжко вздохнула, предвидя неприятное объяснение с заведующим кафедрой, и начертала «неуд». Поэтому к профилирующему языковому экзамену Франца попросту не допустили.

Что-то такое случилось с нитью судьбы Франика. До сих пор прямая и ровная, звенящая струною, она вдруг стала петлять и завязываться крепкими узелками, цепляться за что ни попадя, разлохмачиваться и провисать. В институт он не поступил, от армии был освобожден в связи со странным диагнозом, объявлявшим его не тем, кем он привык себя считать, а чем-то вроде неудавшегося гомункула с неизвестными науке свойствами, вышедшего из алхимической склянки доктора Фаустуса, видать, не без помощи коварного беса. Что же касается спорта, то Франик если и не забросил его совсем, то в соревнованиях давно уже не участвовал, так как два года назад умер от инфаркта преславный и многотерпеливый тренер его, Юдин, да и не было Франику с его маленьким ростом места среди взрослых профессионалов.

Франик теперь обретался на «Ленфильме», изредка каскадером дублируя детские роли и снимаясь большей частью в массовках и эпизодах, поскольку в связи с недавним упразднением идеологических рамок фильмы о пионерах-героях делать прекратили, а неумело и бесталанно снимали кровавое кино о бандитах-героях, чаще всего ими же самими и финансируемое.