Нова. Да, и Гоморра - Сэмюэл Дилэни

И снова она отвернулась. И снова он вспомнил, что должен занести куль над своей лысеющей головой и обрушить его на затылок жрицы, но она уже спускалась вниз по узким ступеням:

— Следуй за мной.

И снова она была впереди — чуть дальше, чем нужно для удара.

Треножники на ступенях горели зеленым, алым, белым, привычно немигающим огнем. Бесконечный извилистый спуск убаюкивал.

Жрица вошла в галерею, залитую янтарным светом:

— Сюда.

— Любовь… в каком смысле любовь? — спросил Кликит ей в спину.

Когда она оглянулась, Кликит поразился желтизне ее кожи: она и раньше была такой или этот оттенок придавал ей янтарный свет в галерее?

— Не многие способны постичь ее смысл, хотя именно она движет всеми их помыслами. Вечная, неизменная, неколебимая даже перед лицом смерти… — Последнее слово повисло в воздухе, смешавшись с шумом ливня, хлеставшего сквозь рухнувшую крышу.

Давай, сказал себе Кликит, сейчас или никогда. Или я не выберусь отсюда до скончания времен! Но женщина нырнула в следующую арку, и его решимость иссякла. Она была рядом. Она была далеко. Она смотрела на него. Она отводила взгляд. Кликит брел, спотыкаясь по узкому тоннелю с низким потолком, почти без света. Затем свет позеленел…

Поток зеленого света…

И снова она обернулась:

— Что ты будешь делать с этим сокровищем? Подумай о нем, о том, что вокруг тебя, в тебе, вне тебя, как о прикосновении, которое поначалу обожжет, словно с тебя сдирают кожу живьем, но вскоре, спустя годы и годы, ты осознаешь, что обрел реальность, в которой нет боли…

В зеленом свете она выглядела старше, гораздо старше. Улыбка обратилась гримасой. Слегка приоткрытые губы съежились, обнажив зубы.

— Вообрази, — продолжила она, и ее голос напоминал звук, с которым песок скрипел в старых лохмотьях, — союз с женщиной столь мудрой, что она заставит твой разум утонуть в совершенном, всепоглощающем покое. Вообрази медленное скольжение вдвоем сквозь тайные галереи прямо к призрачному сердцу времени, где чистый огонь обнимет тебя темными дланями, где жизнь есть лишь память о горестях и одновременно не память… — Женщина отвернулась, и ее волосы над костлявыми плечами были как черные нити над каменным основанием. — Она проведет тебя сквозь галереи скорби, где нет ни земного голода, ни земной боли, а лишь безысходность крика, пришедшего из ниоткуда и не смолкающего никогда. Она станет твоим началом и твоим концом, ты разделишь с ней близость столь полную, что ее не в силах вынести ни дух, ни тело…

Кликит вспомнил о куле с песком за спиной. Ему показалось или он стал легче? И впрямь легче. Его мозг блуждал в пространстве черепа, снова и снова ударяясь в порталы ощущений, в глаза и уши. И они снова заворачивали за угол. Она заворачивала за угол.

— …близость, что приведет тебя к постижению всех тайн в сердце хаоса, с женщиной столь древней, что для нее ничто боль, красота или жизнь…

Слово кольнуло, словно мышиный укус.

Кликит вытащил куль из-за спины, размахнулся и занес над головой затекшую руку. Внезапно она обратила к нему лицо. Лицо? У нее не было лица! Черные провалы глазниц зияли в синем свете. Изодранные покровы соскользнули с голых ребер. Она потянулась к нему, легко касаясь костями края его лохмотьев.

Пусто? Куль был пуст. Песок высыпался сквозь дыру в ткани.

Пытаясь вернуть себе ясность мысли, Кликит встряхнулся, отпрянул и бросился бежать вдоль стены. Вслед ему, отражаясь от мокрого камня, летел смех:

— Вернись, мой маленький воришка! Теперь ты никуда от меня не денешься! Я почти сплела пальцы вокруг твоего сердца. Ты проник слишком близко… слишком близко к источнику…

Завернув за угол, Кликит врезался в треножник, который со звоном опрокинулся. Ровный свет замигал.

— Ты еще вернешься ко мне…

Кликит прислонился к стене, ноги не слушались, и тогда он пополз вдоль нее, подтягиваясь на руках, а вокруг гремел то ли ливень, то ли смех, не разобрать.

И мерцание померкло.

На рассвете высокая старуха обнаружила его у двери своей хижины.

Мокрый и дрожащий, Кликит сидел, сжимая голые ступни неуклюжими грязными пальцами, бормоча что-то про ремешок сандалии, которую потерял в каменных коридорах. Глаза из-под грязной редеющей копны светлых волос медленно обводили двор.

Сначала хозяйка несколько раз прикрикнула на него, велев убираться, затем некоторое время разглядывала, закусив нижнюю губу. Наконец вернулась в хижину, откуда спустя несколько минут вышла с красной глиняной миской, полной похлебки. После того как он осушил миску, его речь стала более связной. Когда, прервав поток слов, в которых старуха явно улавливала какой-то смысл, он резко остановился, она промолвила:

— Руины храма Киркеи — дурное место. У нас говорят о распутных жрицах, запертых в подземных катакомбах в наказание за неуемную похоть. Впрочем, с тех пор прошли сотни лет, теперь в руинах обитают лишь мыши да пауки.

Кликит смотрел в миску, сжимая ее большими пальцами.

— Старый храм разрушился больше века назад, — продолжила старуха. — До города не близко, вот и некому за ним приглядывать. Сказать по правде, мы велим детям держаться подальше от этого места. Но года не проходит, чтобы какой-нибудь ослушник не провалился в дыру и не сломал руку или ногу. — Помолчав, она добавила: — Если ты забрался так далеко, то как сумел выбраться?

— Песок… — Кликит вертел миску, разглядывая остатки ячменных зерен и капусты на дне. — Бродя по коридорам, я наткнулся на след из песка, который всю дорогу сыпался из плаща. Я пошел по следу, спотыкался и падал, порой мне казалось, что я заблудился, но в конце концов я набрел на галерею, где впервые увидел… — Его тусклые глаза сверкнули. — Увидел драгоценные камни!

Впервые с начала разговора старуха рассмеялась:

— Жалко, что ты не прихватил с собой немного этих ничтожных побрякушек. Думаю, тебе было не до того, ты был рад-радехонек вдохнуть свежего воздуха!

— Но я прихватил! — Коротышка стянул с плеч рваный плащ и принялся распутывать узлы. — Я взял немного… — (Один из узлов поддался.) — Смотри! — Он дернул другой узел.

— Куда смотреть-то? — Старуха склонилась ниже.

Полы плаща были наполнены мелким песком.

— Но я же… — Кликит расправил ткань на коленях; песок сыпался и утекал между пальцами. — Я потратил немало времени, собирая камешки помельче, большие я взять не осмелился. Но там были алмазы, сапфиры, четыре или пять медальонов с жемчужинами, на одном — большая черная… — он поднял глаза на старуху, — прямо посередине…

— Говорю же, дурное место эти руины. — Нахмурившись, старуха нагнулась еще ниже. — Нехорошее место. Ни за что бы туда не сунулась, особенно в грозовую ночь.

— Но я же сам их собирал! — повторял Кликит. — Как они?.. Куда?..