Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря - Мэри Рено

Однажды, в новолуние, враги забрались на холм Ареса и насыпали вал; после этого их пущенные наугад стрелы могли залететь за стены. Но нам сверху стрелять было удобнее, и они никогда не появлялись перед стенами в большом числе.

Хуже всего были ночи. Казалось, что на равнине костров не меньше, чем звезд на небе. Но возле многих из них сидели не воины, а женщины с детьми, занятые приготовлением пищи, – напоминал я своим людям во время ночных обходов, а у нас в Акрополе остались одни лишь бойцы. В снег или дождь, невзирая на усталость, я всегда обходил стены глухой ночью: отчасти чтобы проверить караулы, но и едва ли не в большей мере для того, чтобы женатые мужи не завидовали мне; женщин на Скале не осталось, кроме жриц и Ипполиты. Она часто присоединялась ко мне в этом обходе. Ипполита, как и я сам, знала каждого по имени. Ненавидевшие ее старики в основном вместе с женщинами отправились на Эвбею; боровшиеся партии ослабели, и окружавшая опасность сплотила нас. Доблесть, упорство и мужественный смех стали главными богатствами нашего царства; нельзя было выказывать их в той мере, что и она, и не заслужить при этом всеобщей любви.

Наконец однажды утром в Акрополе обнаружили стрелу, пущенную с холма Ареса. Наконечник был сделан в виде серпа – знак колдовства, – а вокруг древка было обернуто послание. Языка в крепости не знали, поэтому письмо принесли мне. Оказавшаяся рядом Ипполита забрала его из моей руки:

– Я прочту его.

Она читала негромким голосом, хотя кровь отхлынула от ее враз осунувшегося лица. Закончив, она умолкла, но не надолго. А потом произнесла так, чтобы слышали все воины, собравшиеся вокруг:

– Это мне. Они просят меня впустить их через задние ворота, потому что я прежде была Лунной девой.

Лишь я, стоявший вблизи нее – так, что можно было тронуть рукой, – заметил, что Ипполита дрожит.

– Если появится еще что-нибудь подобное, – продолжила она, – я не хочу видеть их. Отдавайте письма царю.

Они что-то забормотали, но я слышал только хвалы ей. Тут заговорил Менесфей, торопливо, чтобы никто не опередил его:

– А они назначили знак? Или ночь?

Тут я впервые пожалел, что не предал Менесфея смерти вместе со всем его родом. Он знал лишь себя самого, но уж свое-то видел во всем. У таких людей даже добрые поступки рождают зло.

Взяв письмо из ее руки, я порвал его и подбросил клочки к небу.

– Ее честь – это моя честь, – сказал я. – Неужели ты считаешь, что воин может обмануть старых товарищей и заманить их в засаду? Если бы среди нас оказался способный на это, я не повернулся бы к такому спиной в битве.

А потом поглядел прямо на него. Менесфей покраснел и отошел в сторону.

Когда мы остались вдвоем, Ипполита сказала:

– Люди все равно догадались бы. Лучше было сказать им прямо.

– Да, моя львица, – отвечал я, – ну а теперь выкладывай все. Чем они пригрозили тебе, если ты скажешь «нет»?

– О, они укорили меня тем, что я живу, утратив девственность. И пообещали вымолить прощение у богини, если я сдам Акрополь, потому что ты взял меня против воли.

Она улыбнулась, но, обняв ее, я ощутил щекой слезы, словно кровь выступившие на коже. Тут я понял, что они прокляли ее и проклятию не пришлось лететь далеко.

Ощутив нанесенную ей рану, я и сам похолодел, однако постарался выглядеть бодрым. Мне уже приходилось видеть, как проклятия черпают свою силу в страхе.

– Аполлон снимет с тебя проклятие, – сказал я. – Этот бог способен очистить мужа от крови собственной матери. Он брат Артемиды, и она обязана повиноваться ему. Когда-то и сам Аполлон увел у сестры охотницу, а родившийся у них сын стал основателем города. Увидишь, бог по-дружески отнесется к тебе. Готовься, пойдем в святилище вместе.

Она ответила, что так и поступит, но кому-то из вождей понадобилось обговорить со мной неотложные дела, и, пока я был занят, она ускользнула одна. Из святилища Ипполита вернулась спокойной и ясной; она сказала мне, что бог дал знак о том, что отвратит проклятие. Я обрадовался и забыл обо всем.

Две ночи все было спокойно. Думаю, они дожидались от нее условного сигнала. А на третью ночь попытались полезть на стену.

Некоторое время назад я выбрал среди мужей тех, кто лучше видит во тьме, и непременно оставлял одного или двух из них на стенах в каждую из ночных страж. Если бы не эта предосторожность, нападение могло увенчаться успехом: возглавляли его искусные скалолазы, вычернившие себе конечности и лица. По тревоге мы побросали вниз факелы, чтобы зажечь кустарник. Свет этот позволил найти цель нашим пращам, дротикам и стрелам. Ипполита, вооруженная коротким и сильным критским луком, стояла возле меня, целясь вниз, словно бы в мишень. Прочитав письмо, она переменилась, я более не чувствовал, что ее разрывает на две стороны. Когда внизу уносили тела, она оставалась тихой и невозмутимой. Потом спела вместе со всеми остальными победный пеан и направилась прочь вместе со мной, кроткая и немногословная. Освещенное факелом лицо ее напомнило мне нашего сына.

Шли дни, стада на равнине редели, и отряды скифов отправлялись на поиски пропитания. Они редко приводили с собой коров, обыкновенно добычей им служили несколько коз; да и возвращалось назад меньше воинов, чем выходило. А потом над какой-нибудь из крепостей поднимался дымный столб: господин осажденной цитадели – на Гиметте или по дороге на Элевсин – давал знак, что он отбил нападение; второй столб свидетельствовал о том, что битва сложилась удачно для него. Но однажды над Кифероном вместо дымного столба поднялось обширное облако, и крепость эта более не подавала знаков. Павшая твердыня принадлежала Прокрусту; возле нее летало столько рассерженных неупокоившихся душ, что на удачу трудно было рассчитывать. На этот раз посланный врагами отряд возвратился тяжелогруженым, и со стен мы слышали ликование внизу. Тем не менее запасов в замке могло хватить лишь для отряда воинов, но не на целое племя. Вскоре они стали углубляться все дальше и дальше.

Ночные нападения на Скалу повторялись еще два раза. Ну а на седьмой день после третьего, на рассвете, орда сгустилась и забурлила подобно распухшей от закваски квашне; увидев это, мы поняли, что нас ждет днем.

Они повалили одновременно с запада и юга, ступая по телам павших, с лестницами и покрытыми зарубками сосновыми стволами, пригодными, чтобы лезть на стены. Они приближались, и я закричал, обращаясь к воинам:

– Сегодня надо устоять! Это самая высокая волна! Враги уже впали в отчаяние; у них не хватит духу на новую попытку. Синекудрый Посейдон, Афина Паллада, владычица Акрополя, спасите наши алтари! Помогите нам в грозный час!

К этому времени на стены по моему приказу натаскали камней: галек для пращей, булыжников с кулак величиной, чтобы бросать их рукой, и огромных валунов, подпертых ныне рычагами и клиньями, чтобы нетрудно было сбросить их вниз. Мы дождались, когда весь склон покрылся наступающими, и только тогда приступили к делу. Свое оружие мы берегли для рукопашной битвы.