Тайник - Элизабет Джордж

Сент-Джеймс застал Кевина Даффи дома. Точнее, за домом, где тот трудился в огороде, находившемся в состоянии зимнего покоя. Кевин ворошил землю чем-то вроде огромных вил, но остановился, едва увидев Сент-Джеймса.

— Вэл ушла в большой дом, — сказал он. — Вы найдете ее на кухне.

— Вообще-то я хотел поговорить с вами, — ответил Сент-Джеймс — У вас не найдется минутки?

Взгляд Кевина упал на холст, который Сент-Джеймс держал в руках, но если он и встречал этот предмет раньше, то виду не подал.

— Считайте, что я вам ее подарил, — ответил он.

— Вы знали о том, что Ги Бруар был любовником вашей племянницы?

— У меня две племянницы, мистер Сент-Джеймс, одной из них восемь лет, другой — шесть. Ги Бруар состоял в разнообразных отношениях с разнообразными людьми. Но педофилия среди его интересов не числилась.

— Я имел в виду племянницу вашей жены, Синтию Мулен, — поправился Сент-Джеймс, — Вы знали, что у Синтии был роман с Бруаром?

Кевин промолчал, но взглянул в сторону большого дома, что само по себе могло служить ответом.

— Вы говорили с Бруаром об этом? — спросил Сент-Джеймс.

И снова молчание.

— А с отцом девушки?

— Тут я ничем не могу вам помочь, — ответил наконец Даффи. — Это все, что вы хотели у меня спросить?

— Вообще-то нет, — сказал Сент-Джеймс, — Я пришел услышать ваше мнение вот об этом.

И он осторожно развернул холст.

Кевин Даффи вогнал вилы зубцами в землю и оставил их так. Он приблизился к Сент-Джеймсу, вытирая руки о штаны, и, взглянув на картину, со свистом втянул воздух.

— Очевидно, мистер Бруар не остановился ни перед чем, чтобы вернуть это, — произнес Сент-Джеймс — Его сестра рассказала мне, что картина пропала у них в сороковые годы. Она не знает ни когда эта картина попала в их семью, ни где она оказалась после войны, ни как ее брат получил ее обратно. Вот я и подумал, не сможете ли вы хотя бы отчасти пролить свет на ее историю.

— Откуда мне…

— В вашей гостиной две полки книг и видеофильмов по живописи, мистер Даффи, а на стене висит диплом по истории искусств. Это и навело меня на мысль, что вы можете поведать об этой картине больше, чем обыкновенный садовник.

— Я не знаю, где она была, — ответил тот. — И как он ее вернул — тоже.

— Вот видите, значит, кое-что вам все-таки известно, — указал Сент-Джеймс — Так откуда она взялась?

Кевин Даффи не сводил с картины глаз.

— Идемте со мной, — пригласил он, повернулся и пошел в коттедж.

У дверей он сбросил заляпанные грязью башмаки и провел Сент-Джеймса в гостиную. Повернув выключатель, зажег на потолке лампы, которые осветили полки с книгами, и взял очки с подлокотника потертого кресла. Просмотрев свою коллекцию томов по искусству, он нашел нужный. Снял его с полки, сел и открыл указатель. Обнаружив в нем то, что искал, он начал перелистывать страницы, пока не остановился на одной. Долго смотрел на нее, прежде чем показать книгу Сент-Джеймсу.

— Смотрите сами, — обратился он к гостю.

То, что открылось взору Сент-Джеймса, оказалось вовсе не репродукцией картины — хотя именно ее он ожидал увидеть, наблюдая за Даффи, — а рисунком, скорее даже наброском будущего полотна. Он был частично закрашен, как будто художник хотел посмотреть, какие цвета будут лучше смотреться вместе. Однако цветным он сделал только платье женщины, выбрав для него тот самый оттенок, который использовал потом в картине. Возможно, позже решение нашлось само собой, и он не стал заполнять цветом остальное, а сразу взялся за тот самый холст, что Сент-Джеймс держал теперь в руках.

Композиция рисунка из книги и все фигуры на нем полностью совпадали с теми, что были на картине, переданной Полом Филдером Рут Бруар. На обоих дама с пером и книгой спокойно сидела на переднем плане, пока человек двадцать рабочих у нее за спиной таскали огромные камни, которым суждено было стать частью огромного готического собора. Единственное различие между эскизом и законченной работой заключалось в том, что по краю первого кто-то написал: «"Святая Варвара", собственность Королевского музея изящных искусств города Антверпена».

— Ага, — протянул Сент-Джеймс задумчиво. — Да. Я сразу понял, что это вещь значительная.

— Значительная? — Священный трепет мешался в голосе Кевина Даффи с недоверием. — Да у вас в руках Питер де Хоох![27]Семнадцатый век. Один из трех мастеров Дельфта. Полагаю, никто даже не подозревал о существовании этой картины до настоящей минуты.

Сент-Джеймс бросил еще один взгляд на то, что было у него в руках.

— Боже милостивый! — поразился он.

— Просмотрите хоть все книги по истории искусств, какие найдете, и нигде не встретите даже упоминания об этой картине, — продолжал Кевин Даффи. — Только рисунок, эскиз. И все. Никто не знает, что де Хоох вообще ее нарисовал. Религиозные сюжеты не были его сильной стороной, поэтому все решили, что он просто побаловался с этим рисунком и забросил его.

— Никто не знал, — пробормотал Сент-Джеймс.

Он видел, что свидетельство Даффи подтверждает слова Рут. Она говорила, что картина была в их семье всегда, никто даже не помнил, как она к ним попала. Передавалась из поколения в поколение от отца к сыну — семейная реликвия. Потому-то, наверное, никому и в голову не пришло пойти с этой картиной к специалистам и выяснить, что это такое. Как сказала Рут, это была просто семейная картина, изображавшая красивую даму с книгой и пером. Сент-Джеймс рассказал Кевину Даффи, как назвала картину Рут.

— Это не перо, — отозвался тот. — Она держит пальмовую ветвь. Пальмовая ветвь — символ мученичества. Это же религиозный сюжет.

Вглядевшись, Сент-Джеймс увидел, что это и правда небольшая пальмовая ветвь, но ему было понятно, почему ребенок, неискушенный в тонкостях живописной символики того времени, мог принять ее за длинное изящное перо.

— Рут рассказала мне, что ее брат ездил в Париж, когда вырос, после войны. Его целью было забрать вещи, принадлежавшие семье, но они все пропали. Полагаю, что и картина в их числе.

— Картина в первую очередь, — согласился Даффи. — Нацисты твердо намеревались вернуть себе все, что они именовали «арийским искусством». У них это называлось «репатриацией». На самом деле эти выродки просто хватали все, что под руку попадало.

— Рут, кажется, считает, что их сосед, некий мсье Дидье Бомбар, имел доступ к их вещам. Если картина хранилась у него, а сам он не был евреем, то как тогда полотно оказалось у нацистов?

— Способов было немало. Среди них и обыкновенная кража. Но были и французские посредники, торговцы антиквариатом, которые скупали вещи для немцев. Да и немецкие торговцы давали в парижских газетах объявления о том, что в таком-то отеле тогда-то будет находиться потенциальный покупатель, просьба приносить картины и прочее. Ваш мсье Бомбар мог продать картину и так. Если он не знал, что это такое, то вполне мог отнести ее кому-нибудь из них, получить свои пару сотен франков и радоваться.