Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов

Среди них заблистал вернувшийся вторым — после ленинского — пломбированным вагоном Луначарский. Внебрачный сын статского советника, он получил отчество, фамилию и дворянское звание от усыновившего его отчима. Учился в Киевской гимназии с Бердяевым, после чего отправился учиться в Цюрихский университет, где изучал философию и естествознание, сблизился с плехановской группой «Освобождение труда». Вернулся для революционной работы на Родину, где арестовывался, ссылался. Уехав вновь в Швейцарию, вошел в круг Ленина, но затем разошелся с ним по приоритетным вопросам из-за приверженности идеям эмпириокритицизма и богостроительства. Но с начала войны Луначарский стал последовательным интернационалистом, что вновь сблизило его с Лениным.

Луначарский показался Бенуа «настоящим «шармером». Разносторонняя образованность, прекрасное владение речью, «почти еврейская» прыткость!.. Рыжий, с характерными подслеповатыми, чуть звериными глазками, часто встречающимися у рыжих. Остроконечный, далеко выдающийся к затылку череп. Говорит резко, скоро, очень убежденно»[1385].

Каменев 23 мая впервые привел Луначарского на заседание Совета:

«Описывать тебе блестящей залы Мариинского театра, заполненной солдатами и рабочими, сцены, затянутой занавесом в огромных цветах, президиум и министров-социалистов за красным столом не буду, — сообщал Луначарский жене, оставшейся в Швейцарии. — Является Керенский, молодой и стройный, в хаки и высоких сапогах. Овация. Говорит короткими, хриплыми фазами, искренне, часто — ловко, большей частью с благородной пустотой. О нас, критиках, «выражается». — Мы-де, ведем с ним борьбу за глаза, путем сплетен, «как трусы»! А Троцкого нет. Есть один мягкотелый Каменев. Тогда решаюсь… Мои 10 минут я употребил хорошо, не теряя попусту ни одного слова, я разрушил все аргументы Керенского. Хотя слово мне не продлили, хотя аплодировали мне главным образом большевики, но все собрание, равно как и Исполком и министры (особенно Церетели) слушали меня с напряженным вниманием. Пусть затем перед Керенским вывалили мешки медалей и крестов, присланных с фронта, пусть устроили ему театральную овацию — след остался… Бедняга! Театрал и истерик, но искренний демократ, он, вероятно, сломит себе шею на половинчатой позиции. Для буржуазии он и его все еще огромная популярность — ширма и последняя позиция ее обороны, он — последнее орудие империалистов»[1386].

Появление столь ярких актеров на революционных подмостках заставило Ленина, много лет публично оскорблявшего межрайонцев и Троцкого, протянуть им руку примирения. Двух вождей уже мало что разделяло. И сама логика политического противостояния прибивала Троцкого к большевикам, против чего они не возражали. «Остроумный, красноречивый, смелый, способный быть и казаться то хладнокровным, то экзальтированным, Троцкий был находкой для Ленина»[1387].

Лидер большевиков в компании Зиновьева и Каменева явился 10 мая на городскую конференцию межрайонцев, предлагая им вступить в РСДРП(б) немедленно. При этом большевики соглашались включить их представителей в состав своих центральных печатных органов, оргкомитета по подготовке нового партийного съезда и разрешить им свободу дискуссий[1388]. Троцкий не соглашался ни на что иное, кроме слияния двух организаций в рамках новой партии. Ленин конспектировал в блокноте его выступление: «большевики разбольшевичились», «я называться большевиком не могу», «признания большевизма требовать от нас нельзя»[1389]. Немедленного объединения не состоялось. Тем не менее Ленин писал: «Политические резолюции межрайонцев в основном взяли правильную линию разрыва с оборонцами. При таких условиях какое бы то ни было дробление сил, с нашей точки зрения, ничем оправдать нельзя»[1390]. По большому счету альянс с межрайонцами был предрешен: у них была слишком слабая организация, чтобы удовлетворить амбиции их лидера. В июле они вольются в большевистскую партию.

Были у большевиков надежды на объединение и с левым крылом меньшевиков, которое возглавлял Мартов, также вернувшийся в Россию и быстро рассорившийся с руководством своей партии. На майской Всероссийской конференции меньшевиков победило правое течение, оно же утвердилось и в руководящем центре партии Организационном комитете.

Мартов рассказывал супруге о конференции: «Наши, с самого начала революции сбившиеся с циммервальдской линии на подозрительную помесь интернационализма с признанием долга «защищать революцию» и «быть верными союзникам», сделали окончательную глупость, войдя в министерство на основе простого обещания поднять вопрос у союзников о «пересмотре целей войны», а не на почве ясного соглашения о требовании немедленного мира…»[1391].

Но в Петроградской организации уже в середине мая господствующее положение заняли интернационалисты, и группа меньшевиков-оборонцев, руководившая Петроградским Советом, оказалась лишена опоры даже в собственной партии в рабочих районах столицы. «Это отсутствие поддержки со стороны местной партийной организации лишь в малой степени компенсировалось голосованиями Организационного комитета, который сам висел в воздухе, и усилиями «Рабочей газеты», которая, увы, не имела ни влияния, ни читателей. Слабость этой газеты особенно подчеркивалась сравнением с «Новой жизнью», бывшей неофициальным органом «интернационалистов»[1392].

Но и с большевиками меньшевикам-интернационалистам было не пути. «А Ленин с Троцким решили остаться на далеком расстоянии. Оба, а с ним все наши Луначарские, Безработные и Рязановы, заняли совсем сумасшедшую позицию, разнуздывают все стихийные движения, обещают массам чудо от захвата власти, проповедуют свержение нового Временного правительства и т. д. Сговориться с ними явно невозможно»[1393].

В начале мая избрали новый состав Петербургского комитета большевиков. ПК сильно разросся, и на заседании 10 мая по предложению Сталина было решено создать Исполнительную комиссию из девяти человек, ответственную за каждодневную работу. К старожилам — Калинин, Молотов, Залуцкий, Лацис, Подвойский — добавились двое, вернувшихся из сибирской ссылки. Станислав Викентьевич Косиор, поляк, рабочий-металлург, возглавлявший ранее организацию РСДРП в Киеве. И Михаил Павлович Томский (Ефремов) — питерский печатник, тонкий конспиратор и профсоюзный организатор, делегат еще Лондонского съезда партии в 1907 году, получивший свой псевдоним после побега из ссылки — от Нарымского края до Томска. Низкого роста, сухощавый с маленькой головой и рыжеватыми подстриженными усами, он отличался оживленной веселостью. К концу месяца к ним присоединится еще одна примечательная личность — межрайонец Моисей Маркович Володарский, приобретший большой опыт пропагандистской деятельности в рабочих организациях США. Бледный, болезненного вида юноша в очках и с выразительным орлиным профилем, он быстро выдвинулся в партии благодаря выдающему «американскому» красноречию и прямолинейной бескомпромиссности.