Большая книга перемен - Алексей Слаповский

Все окаменели. Один только Виктор Викторович приятно улыбался, будто ему говорили сладкие вещи. И, улучив момент, когда Павел Витальевич запнулся, переводя дух, Земляк вставил:

– И охота вам сплетнями пробавляться?

Павел Витальевич швырнул указку на макет, сломав несколько красивых домиков, и закричал:

– Да б… вы железные, что ли, все? Сплетни? Все тут знают, что это правда! И я знаю, я что, не тем же, б… повидлом мазан? Но хоть бы, твари, глаза опустили, когда вам это говорят, нет, б… улыбаются! Вот ты смотришь на меня, Виктор Викторович, сука, и у тебя же, б… ни одна жилочка не дернулась! Тебя где-то так выучили или сам научился? А эти тоже – макетик состряпали! Стоят, любуются, и каждый ведь здесь видит место, из которого он хапнул, за исключением честных людей, которые тоже есть и которых я прошу выйди отсюда, из этого поганого места! Честные, уйдите, не марайтесь! А?

Никто не шевельнулся.

Павел Витальевич захохотал.

– До чего дошло, Виктор Викторович, смотрите, никто не вышел, честные боятся признаться честными, потому что страшно оторваться от коллектива! Нет, я все понимаю. Можно жульничать, обманывать людей, воровать явно и тайно, все можно, то есть нельзя, но вы понимаете, о чем я. Можно! Меня другое мучает – как вы терпите собственную подлость, как вы живете со своим сучьим лицемерием каждый божий день? Как у вас глаза не лопнут от вранья, как вас паралич не е…т, как вы спите, суки, вот чего я не понимаю! Вы же сейчас даже молча врете – молчите, значит, врете!

Павел Витальевич выбился из сил, вытер пот со лба.

И в этой паузе ясно послышался голос Максима Витальевича:

– Да, в краеведческий музей. Посталкогольный синдром, белая горячка, попросту говоря. Ждем!

Все повернулись и увидели Максима с телефоном в руке, стоявшего в сторонке, у окна.

И всем тут же стало легче: каждому известно, что Павел Витальевич подвержен запоям. Вот оно, оказывается, в чем дело! То, что Костяков-старший выдавал тут за правду, их действительно не волновало, их волновал скандал, им неловко было перед Виктором Викторовичем. И вот все разъяснилось – просто и легко.

Максим подошел к брату и спросил:

– Как ты, Паша?

– Нашел выход, молодец? – ответил Павел. – Умный, весь в меня. Ладно, пусть будет так. Все равно ничего не изменишь. Эх, суки вы, суки.

– Пойдемте, – вежливо скомандовал всем Виктор Викторович. – Человеку плохо, а мы тут… Ему воздуха не хватает. Мария Александровна, что же у вас в такую жару окна все закрыты?

– Температурный режим, – ответила директорша. – Это спасибо, кстати, вам, кондиционеры поставили, а до этого большие трудности испытывали.

Скорая помощь прибыла с невероятной быстротой, будто стояла на соседней улице. Врачи прибежали, стали хлопотать вокруг обмякшего и ставшего серым Павла Витальевича. Максим дал врачам кое-какие указания и через несколько минут очутился опять возле Виктора Викторовича. До самолета было еще время, поэтому Максим предложил посетить Холм Славы, недавно насыпанный в честь очередного юбилея Победы в Великой Отечественной войне; недавно там школьники по собственной инициативе высадили аллеи и клумбы. Мероприятие достойное, патриотичное и, главное, прикрывающее собой тот скабрезный инцидент, что произошел в музее. Все оценили находчивость Максима Витальевича, Виктор Викторович тоже отнесся доброжелательно.

Посетили холм, постояли в скорбном молчании. Возвращаясь, многие отметили, что Земляк и Максим Костяков, отойдя в сторонку, несколько шагов сделали вместе, о чем-то говоря.

Сватает, думали они. Ох, сватает!

И по-доброму завидовали. При этом никто не сомневался, что монолог больного Павла Витальевича не окажет ни малейшего влияния на отношения между Виктором Викторовичем и Максимом Витальевичем. Известно: если Сват что решил, это твердо, он своих решений не меняет.

____ ____

____ ____

__________

__________

____ ____

____ ____

Не воспринимайте все слишком трагично.

Пришла настоящая поздняя осень – с дождями, со слякотью, с опавшими листьями, прилипшими к грязному асфальту; дворники их не убирают, ждут, когда все подсохнет. А там, глядишь, ветер налетит и разнесет листву по закоулкам, в кучки, где ее легче собрать, или по чахлым газонам и скверикам, где ее убирать вовсе не надо – выглядит природно, естественно, как так и было. В Сарынске эта мудрость – подождать – преобладает во всех видах деятельности. И часто оправдывает себя. Вот, например, постоянной газетной критической темой в течение двух, а то и трех десятилетий было отсутствие телефонов-автоматов в огромном, длинном поселке Приовражный. На несколько тысяч домов приходилось две будки, и те никогда не работали: местные хулиганы отрывали трубки, разбивали стекла. Районное начальство обещало принять меры, но ничего не делало: то не дают новых будок, то нет свободных средств, то нет свободных рабочих, нет стекол, нет трубок… На самом деле все это можно было найти, но начальники понимали: на другой же день стекла побьют, трубки оторвут. А две будки покурочить или пять – разница небольшая. Казалось бы, они ленивые нерадивцы. Но смотрите, что произошло? Произошло то, что у каждого жителя теперь есть мобильный телефон и необходимость в телефонах-автоматах просто отпала, будки ржавеют, никому не нужные, лишенные стекол, трубок и самих аппаратов.

Мудрость?

Мудрость.

Пусть мелкая, бытовая – но характерная.

Или вот мудрость покрупнее, но тоже из городского быта: десятилетиями велись споры о реставрации исторического центра, менялись проекты, архитекторы, начальники – и что же? Когда утвердили, наконец, план (в общих чертах) и начали обследование объектов, чтобы прикинуть смету, выяснилось, что фактически все здания ни реставрации, ни ремонту не подлежат, а реконструировать нет смысла – небось, не Растрелли строил. И поэтому их на вполне законных основаниях снесли, чтобы построить те самые бизнес-здания, о которых упоминал в своей сумбурной речи Павел Витальевич.

Он говорил еще о дорогах, в которые якобы закопаны миллиарды (оставшиеся от уворованных). Пафос понятен, но те, кто вместо капитального ремонта занимался так называемым ямочным или вовсе ничем не занимался, в своей ожидательности оказались тоже правы: канализационные сети, теплотрасса и водопровод в Сарынске традиционно прокладывались именно под дорогами – иные в послевоенный период, а иные и до войны. Они почти одновременно начали катастрофически рваться, рушиться, пришлось повсеместно вскрывать дорожное полотно, и как было бы обидно, если бы оно было ровное, новое, а по старому – и не жаль, и намного экономней.

Лиле становилось все хуже.

Был у нее момент просветления, когда она торопливо позвала Аду и сказала ей: