Собрание сочинений в десяти томах. Том 1 - Юзеф Игнаций Крашевский

— Я не умею ворожить, — отвечала девушка. — Вынудить ворожбу нельзя, её посылают духи… я не умею ворожить… В эту минуту с другой стороны подошла седовласая Наня и отвела девушку в сторону.

— Ворожи ему, — сказала она, — я опьяню тебя зельем… ворожи… наворожи ему все недоброе, он лихой человек… Мы принесём курильницу, дым опьянит тебя… говори… говори ему смело, что подскажет тебе мысль… Он не посмеет тебя обидеть…

С этими словами старуха достала засушенные травы, затем велела поставить на землю горшок с углями из жертвенного очага. На них бросили травы, и густой едкий дым окутал склонившуюся девушку. Долго её держали над ним. Дива чувствовала, как у неё путаются мысли, как из клубов дыма перед ней вырастают какие-то причудливые образы; она теряла сознание, и ей казалось, что её перенесли в иной, неведомый мир. Голову ей давила страшная тяжесть… красные полосы на чёрном поле, сверкающие молнии, клубы дыма, драконы и змеи, чудовищно уродливые люди — карлы и великаны — все это, смешиваясь, кружилось перед внутренним взором опьянённой девушки. Две жрицы поддерживали её, иначе она бы упала без чувств. Но телесной слабости сопутствовала огромная сила мысли. Она чувствовала себя могущественной властительницей, смелой и презирающей опасность.

В этом опьянении её медленно повели к князю, который, выйдя из храма, стоял, прислонясь к частоколу, и язвительно усмехался.

Дива уставилась на это дикое, искажённое злобой, страшное обличье, и во взоре её была такая сила, что князь опустил перед ней глаза и вздрогнул.

— Ты будешь мне ворожить, — пробормотал он чуть слышно.

— Я буду ворожить, — ответила Дива, чувствуя, как некая сила заставляет её говорить, — я буду тебе ворожить…

Две девушки поставили перед ней ведро святой воды, и она опустила глаза. В воде отражалось мерзостное лицо Хвостека, а подле него в клубах дыма, которым её все время окуривали, кружились странные и уродливые видения.

Князь смотрел вначале насмешливо, потом бледнея от страха, и рука его, опиравшаяся на частокол, заметно дрожала.

Визун, стоявший рядом с ним, не сводил с Дивы повелительного взгляда и, казалось, внушал ей, что говорить.

После минутного молчания послышались отрывистые слова ворожбы.

— Темно! Темно! Я ничего не вижу… — говорила она. — Красная струя, словно поток крови, и ещё кровь… всюду кровь… По этой реке плывут белые трупы, один, другой… ещё и ещё… белые глаза их не смотрят и не видят… плывут они, плывут, проплыли… Снова кровь, по ней несутся чарки, поблёскивают мечи… Я слышу зов: кровь за кровь!.. Вот плывут по реке два красных выколотых глаза и смотрят на меня… на костре лежит убитый старец, на груде мусора под башней отрок, в озере зарезанные мужи… и все взывают: кровь за кровь! Воют псы, и вороны каркают: кровь за кровь!..

Князь рванулся так, что затрещал частокол и меч зазвенел у него на боку.

— Молчи, проклятая ведьма! — крикнул он. — Ты у меня увидишь и заговоришь по-иному!

— Я не могу… Я говорю то, что мне приказывают и показывают духи… Князь стоит в светлице… высоко-высоко… внизу дерутся, давят друг друга и убивают какие-то люди… Я слышу топот, гомон голосов, идут толпы… на границе враг, внутри свои поднимают мятеж… В городище! На башню! Кровь за кровь! Городище горит, пылает… рушатся кровли и стены… вопли, крик… куча пепла… горы трупов… чёрная туча воронов… Вот они садятся, каркают… пожирают сердце… вырвав его из недогоревшего тела… Кровь за кровь!..

В глазах у Дивы потемнело, и, теряя сознание, она соскользнула, словно во сне, на руки поддерживавших её жриц. Князь был бледен и дрожал всем телом; сжимая кулаки, он раскрыл рот и, как дикий зверь, угрожающе оскалил зубы. Пнув ногой ведро, он опрокинул его, святая вода потекла по земле. Диву в обмороке отнесли в храм. Взбешённый Хвостек молчал.

Старый Визун, опираясь на посох, спокойно ждал.

— Связать проклятую девку и высечь! В темницу её! В яму! — крикнул Хвостек. — Там она научится ворожить по-иному!..

Никто ему не ответил, завесы храма опустились, а девушки с другой стороны вынесли Диву на воздух. Князь хотел идти к своим, но они остались где-то вдалеке.

Старик поглядел на него.

— Успокойтесь, милостивый господин, — сказал он, — тот, кто идёт за ворожбой, должен терпеть всё, что посылают духи… Девушка в ней не повинна.

Они были одни, и Визун подошёл к нему без тени страха.

— Милостивый князь, — прибавил он, — у вас достаточно недругов и людей, обиженных вами, не множьте их числа, посягая на то, что почитают не одни поляне… Это святое место, и девушка неприкосновенна…

Хвостек дико захохотал, подступая к старику, дрожащей от гнева рукой схватил его за бороду, и стал трясти.

— Священный огонь, девка неприкосновенна!.. Ты тоже… старый… сукин сын… Я вам погашу тут огни, я всех девок разгоню и не оставлю камня на камне от вашего храма…

Старик бесстрастно молчал, он даже не побледнел; рука князя упала.

— Если б не было громов небесных, — сказал Визун спокойно, — вы могли бы творить, что хотите… Но громы обрушиваются с неба, и у духов есть, чем защищаться… Не ищите, князь, войны с богами, вам немало ещё придётся повоевать с людьми!

Хвостек ничего не ответил, круто повернулся и быстро зашагал, второпях натыкаясь то на один, то на другой частокол. Он шёл к своим людям. Визун стоял у ворот и, опершись на посох, смотрел ему вслед.

Народу в тот день возле храма было великое множество, а когда князь закричал, грозный его голос разнёсся далеко кругом. Многие слышали, как он угрожал храму и священному огню, и не успел он ещё добраться до своих слуг, когда со всех сторон послышался нарастающий ропот, в котором сливались рыдания, жалобы и угрозы; толпа шумела, как море… Женщины в испуге бежали и прятались в чаще.

Когда Хвостек подошёл к каменной ограде, народ уже собрался и валил навстречу, преграждая ему путь.

Кликнул ли их старый Визун, или послал к ним, чтобы поднять тревогу и призвать их на помощь, неизвестно, но все, кто был на Леднице, уже сбегались навстречу Хвостеку. С угрожающим видом они останавливались, не давая ему пройти. Князь издали позвал своих слуг и велел разогнать сборище, но толпа разогнала его людей. Он стоял лицом к лицу с этой чужой толпой, не выказывая страха. Люди роптали, но ни они, ни он не решались схватиться. Вдруг из толпы вышел пожилой человек в богатой одежде и немецком вооружении.

— Милостивый князь, — начал он, — я пришёл