Опыты сознания - Георг Гегель

Примечание. Лишь потому, что я живу в теле как нечто свободное, нельзя злоупотреблять этим живым наличным бытием, используя его как вьючное животное. Поскольку я живу, моя душа (понятие и – более высоко – свободное) и тело не отделены друг от друга, тело есть наличное бытие свободы, и я ощущаю в нем. Поэтому только лишенный идеи софистический рассудок может проводить такое различение, будто вещь в себе, душа, не затрагивается или не задевается, когда истязают тело, и существование лица зависит от власти другого. Я могу уйти из своего существования в себя и сделать его внешним, могу удалить из себя особенное ощущение и быть свободным в оковах. Но это – моя воля, для другого я существую в моем теле; для другого я свободен лишь как свободный в наличном бытии, это – тождественное предложение. Насилие, совершенное другими над моим телом, есть насилие, совершенное надо мной.

То обстоятельство, что прикосновение к моему телу и насилие над ним я непосредственно ощущаю как нечто касающееся меня как действительного и наличного, составляет разницу между личным оскорблением и ущербом, нанесенным моей внешней собственности, в которой моя воля не присутствует в такой непосредственной наличности и действительности.

§ 49

По отношению к внешним вещам разумное состоит в том, чтобы я владел собственностью; а сторона особенного охватывает субъективные цели, потребности, произвол, таланты, внешние обстоятельства и т. д. (§ 45); от этого зависит владение просто как таковое, но в сфере абстрактной личности этот особенный аспект еще не положен тождественным со свободой. Чем я владею и как велико мое владение, есть, следовательно, правовая случайность.

Примечание. В личности разные лица равны между собой, если говорить о разных лицах там, где еще нет таких различий. Но это бессодержательное, пустое, тавтологичное предложение, ибо лицо в качестве абстрактного и есть еще не обособленное и не положенное в определенном различии. Равенство есть абстрактное рассудочное тождество, которое прежде всего имеет в виду рефлектирующее мышление, а тем самым и духовная посредственность вообще, когда оно встречается с отношением единства к различию. Здесь равенство было бы лишь равенством абстрактных лиц как таковых, вне которых именно поэтому остается все, что относится к владению, этой почве неравенства. Часто выставлявшееся требование равенства в распределении земли или даже всего остального имущества есть тем более пустая и поверхностная рассудочность, что в эту особенность входят не только случайности внешней природы, но и весь объем духовной природы в ее бесконечных особенностях и различиях, а также в ее развившемся в организм разуме. Не следует говорить о несправедливости природы в неравном распределении владений и состояний, ибо природа несвободна и поэтому не может быть ни справедливой, ни несправедливой. Что все люди должны обладать средствами, которые позволяли бы им удовлетворять свои потребности, – отчасти моральное требование, которое, будучи высказано в такой неопределенной форме, есть, правда, благое пожелание, но, подобно всем благим пожеланиям, не объективно сущее желание; отчасти же средства к существованию – нечто совсем другое, чем владение, и относятся к другой сфере, сфере гражданского общества.

Прибавление. К тому же равенство, которое хотели бы ввести в распределение имуществ, все равно было бы через короткое время нарушено, так как состояние зависит от трудолюбия. То, что осуществлено быть не может, не следует и пытаться осуществить. Ибо люди действительно равны, но лишь как лица, т. е. в отношении источника их владения. Из этого вытекает, что каждый человек должен был бы обладать собственностью. Поэтому если мы хотим говорить о равенстве, то рассматривать следует именно это равенство. Определение же особенности, вопрос, как велико то, чем я владею, выходит за пределы этого равенства. Здесь утверждение, будто справедливость требует, чтобы собственность каждого была равна собственности другого, ложно, ибо справедливость требует лишь того, чтобы каждый человек имел собственность. Скорее особенность есть то, в чем находит себе место неравенство, и равенство было бы здесь неправом. Совершенно верно, что люди часто хотят завладеть имуществом других, но это-то и противоречит праву, ибо право есть то, что остается безразличным к особенности.

§ 50

Что вещь принадлежит тому, кто случайно первым по времени вступил во владение ею9, есть, поскольку второй не может вступить во владение тем, что уже есть собственность другого, непосредственно понятное, излишнее определение.

Прибавление. Предшествовавшие определения касались преимущественно положения, согласно которому личность должна иметь наличное бытие в собственности. Что первый завладевший имуществом есть и собственник, вытекает из сказанного выше. Первый есть собственник по праву не потому, что он первый, а потому, что он – свободная воля, ибо первым он становится лишь потому, что после него приходит другой.

§ 51

Для собственности как наличного бытия личности недостаточно моего внутреннего представления и моей воли, что нечто должно быть моим, для этого требуется вступить во владение им. Наличное бытие, которое такое воление тем самым получает, включает в себя и признание других. Что вещь, во владение которой я могу вступить, должна быть бесхозной (как в § 50), – само собой разумеющееся отрицательное определение или, скорее, связано с предвосхищаемым отношением к другим.

Прибавление. В том, что лицо помещает свою волю в вещь, состоит понятие собственности, все остальное – лишь его реализация. Внутренний акт моей воли, который говорит, что нечто есть мое, должен быть признан и другими. Если я делаю вещь моей, я сообщаю ей этот предикат, который должен проявляться в ней во внешней форме, а не оставаться только в моей внутренней воле. Среди детей часто случается, что они, протестуя против владения вещью другими, заявляют, что хотели этого раньше, но для взрослых этого воления недостаточно, ибо форма субъективности должна быть удалена и должна достигнуть объективности.

§ 52

Вступление во владение вещью делает ее материю моей собственностью, так как материя для себя не принадлежит себе.

Примечание. Материя оказывает мне противодействие (она только и есть это оказание мне противодействия), т. е. она показывает мне свое абстрактное для-себя-бытие только как абстрактному, а именно как чувственному духу (чувственное представление превратно считает чувственное бытие духа конкретным, а разумное – абстрактным), но в отношении воли и собственности это для-себя-бытие материи не имеет истины. Овладение как внешнее деяние, посредством которого осуществляется всеобщее право присвоения вещей природы, вступает в условия физической силы, хитрости, ловкости, вообще в условия опосредования, с помощью которых нечто овладевается телесным образом. Сообразно качественным различиям вещей природы захват и вступление во владение ими имеют бесконечно разнообразное значение и столь же бесконечную ограниченность и случайность. Вообще род и стихийное как таковое не суть предметы единичной личности; для того чтобы стать таковыми и сделаться доступными овладению, они должны сначала быть разрознены (один вдох воздуха, один глоток воды). В невозможности вступить во владение внешним родом как таковым и стихийным следует рассматривать как последнее не внешнюю, физическую невозможность, а то, что лицо в качестве воли определяет себя как единичность и в качестве лица есть вместе с тем непосредственная единичность, а тем самым в качестве таковой и относится к внешнему как к единичностям (§ 13 прим., § 43). Поэтому захват и внешнее владение всегда оказываются бесконечным образом более или менее неопределенными и несовершенными. Однако материя никогда не бывает без существенной формы, и лишь через нее она есть нечто. Чем больше я присваиваю себе эту форму, тем больше я вступаю в действительное владение вещью. Поглощение средств питания есть проникновение в них и изменение их качественной природы, благодаря которой они до поглощения их были тем, чем они были. Совершенствование моего органического тела, освоение разного рода умений, так же как и формирование моего духа, есть тоже более или менее совершенное овладение и проникновение; именно дух я могу наиболее совершенно сделать своим. Однако эта действительность овладения отличается от собственности как таковой, завершающейся благодаря свободной воле. По отношению к воле у вещи нет сохраненного ею для себя своеобразия, хотя во владении как внешнем отношении еще остается нечто внешнее. Что касается пустой абстракции материи без свойства, которая в собственности якобы остается вне меня и вещи, то мысль должна ее преодолеть.