Циклоп - Генри Лайон Олди

вы! Сопровождение, достойное вашего титула. Все должны видеть, как я уважаю род Пертуа. Я был дружен с вашим батюшкой. Он говорил вам, что в юности я спас его от темницы? Его величество Фернандес был в ярости. Еще бы! — ту молочницу государь присмотрел для себя. Мне стоило больших трудов умерить гнев короля. Вы очень похожи на отца. Буря и натиск…

Барон задумался. Он умел выпить залпом ковш вина и рассечь мечом всадника от плеча до седла. На этом таланты барона заканчивались. Разговор о темнице раздражал его. Дружеская беседа, подумал барон. Сопровождение, достойное моего титула. Звучит недурно. Эта крыса знает толк в истинных дворянах. Наверное, он ищет моего расположения. Опять же, батюшка… Старик был скор на расправу и крепкое словцо. Если батюшка привечал эту крысу, значит, видел в том пользу.

— Еще вина?

— Да!

— Присаживайтесь, барон.

Барон рухнул в кресло, едва не разломав мебель в щепки. Принял из рук Дорна вновь наполненный кубок, отпил половину. Советник не спешил вернуться обратно за стол. Стоял напротив, ласково улыбаясь. Это правильно, оценил барон. Как слуга. Уважает. Нет, не крыса. Трусливый крючкотвор, чьи предки получили дворянскую грамоту за наушничество и ловкость в обращении с гусиным пером. Подняв голову, барон наткнулся на острый, внимательный взгляд Дорна. Глаза противоречили лицу, улыбке, добродушию. Все-таки крыса. И крыса, загнанная в угол. Природный боец, ди Пертуа знал цену таким тварям. Знание превратило вино в уксус. Барон отхлебнул еще глоток и закашлялся.

— Что вам от меня надо? — буркнул он.

— Мне? — Дорн отошел к окну. Сутулый, вялый, он шаркал туфлями по полу, словно дряхлый старец. — Ничего. Я всего лишь выполняю приказ его величества. В ином случае разве бы я рискнул пригласить вас сюда? Скажите, барон… Вы сопровождали покойного короля Ринальдо в башню покойной Инес ди Сальваре?

Барон расхохотался.

— Что здесь смешного?

— Я прямо демон смерти! Сопровождал покойного к покойнице…

— У вас тонкое чутье на шутки. Должно быть, вы — превосходный собеседник. Так да или нет?

— Разумеется, да. К чему мне врать?

— Вы были один?

— Нет. Нас было…

Барон сосредоточился, шевеля губами. Он долго загибал пальцы, морщил лоб — и наконец подвел итог:

— Нас был целый отряд.

Дорн глядел в окно. Он знал, что ди Пертуа был не один. Перед бароном он расспросил еще троих гвардейцев, сопровождавших Ринальдо. Все повторялось: скандал, угрозы, ответы. Советник вспомнил, как юный король вцепился ему в отвороты кафтана. Альберту не хватало роста, мальчишке пришлось забавно вскинуть руки и повиснуть на Дорне всей тяжестью, вынуждая советника наклониться. Они как раз вышли из усыпальницы: Альберт, Дорн, Вазак. За их спинами охранники выносили в коридор труп Гуннара ди Шохта. От тела скверно пахло, словно мертвец неделю провалялся на солнцепеке. Дорн еле передвигался: при виде ужасной гибели ди Шохта он упал в обморок, и сейчас ноги не держали советника. Когда идущий впереди мальчик-король внезапно обернулся и схватил Дорна за кафтан, советник чуть не бухнулся на колени. «Та девка! — прошипел Альберт, брызжа слюной. Ярость превращала лицо ребенка в гримасу чудовища. — Заколдованная девка, которая загрызла нашего несчастного отца! Ты найдешь ее, Дорн! Слышишь? Ты найдешь ее для пыток и казни. И поторопись! Наше терпение на исходе…»

Мне нужен рассказ этого дурака, думал советник, стараясь не оглядываться на барона. Гвардейцы сходятся в показаниях, что ди Пертуа находился рядом с Ринальдо, когда тот в кабинете хозяйки башни беседовал с девкой. Позже девку привезли во дворец. Во время разговора барон якобы стоял у окна, как сейчас — Дорн. У дверей ждали еще двое из сопровождения; советник послал за ними — и выяснил, что оба свидетеля, получив увольнение, с утра ушли в город. Дорн велел искать их по кабакам, но не надеялся на быстрый успех. Опять же, свидетели наверняка окажутся пьяными до поросячьего визга. Гвардейцы вечно жаждут, как изнуренная жарой земля. Поторопись, вспомнил Дорн. Мальчишка сказал мне: «Поторопись!» Время идет, затягивая петлю на моей шее.

— Маги находились в башне, когда вы прискакали?

— Покойница? Нет, она уже умерла…

— Симон Остихарос. И Циклоп, слуга покойной.

— А-а… Нет. Там вертелся другой слуга, хромой. Судя по выправке, бывший солдат. Он сказал, что маги убрались на рассвете. Он не знал, куда.

И не надо, отметил Дорн. Первое, что сделал советник, оказавшись в кабинете — послал в башню изменника-Амброза за управляющим. Гонцы с проворством, выказывающим большой опыт, приволокли во дворец пузанчика в ливрее. Пузанчик кланялся и молил о пощаде. От управляющего, согласного ради помилования донести на родную мать, Дорн узнал: пока Ринальдо навещал башню Инес ди Сальваре, господа маги гостили у Амброза. Пузанчик лепетал о Дне Поминовения, но советник понимал: врет. Или не в курсе правды. О каких поминках может идти речь через столько дней после смерти хозяйки башни? И почему в башне Амброза, а не в башне самой ди Сальваре?! Ясное дело, маги о чем-то сговаривались. Доказать участие Симона Остихароса и Циклопа в покушении на Ринальдо будет сложно. Опять же, Симон — подданный султана Махмуда, а это грозит межгосударственными осложнениями…

Но взять их визит к Амброзу на заметку — стоит.

Он задавал барону вопросы, на которые знал ответ, не из желания проверить уже полученные сведения. Дорн тратил драгоценное время, скрипя зубами и проклиная тупость ди Пертуа, понимая: в разговоре с могучим тупицей надо подниматься медленно, ступенька за ступенькой. Если прыгнуть через целый пролет — барон собьется с мысли, разозлится, и придется начинать все с начала.

— Кто еще был в башне, помимо хромого слуги?

— Метельщик. Здоровый такой…

— Еще!

— Ну, сивилла.

— Кто?!

Дорн вздрогнул. Так рыбак чует знатную поклевку.

— Сивилла, говорю. Мы увезли ее во дворец.

— Откуда вам известно, что это была сивилла?

— Она сама сказала.

— Вы уверены?

— Я что, глухой? Его величество ей: ты, мол, дрянь. Как, мол, смеешь? А она: я не дрянь. Я — сивилла Янтарной обители. Эльза Тримех… Триних? Выветрилось из головы… Мы дуру на коня, и во дворец. Еще вино есть? Люблю равийские вина, они слаще…

— Наливайте, сколько хотите. Если вы сказали правду, я пришлю вам бочку.

— Вы обвиняете меня во лжи?!

— Ни в коем случае. Значит, сивилла? Она говорила что-то еще?

— Последняя. Я, мол, последняя.

Снаружи послышался шум. Дверь распахнулась, ударившись краем о многострадальный косяк. Трещина пошла дальше, грозя окончательно разрушить кленовую, украшенную позолотой доску. В кабинет вихрем ворвались двое гвардейцев, статуями застыв по обе стороны от входа. Позднее солнце, разбившись об оконный переплет, забрызгало их кирасы свежей кровью. Казалось,