Жуков. Рожденный побеждать - Владимир Дайнес

После разговора со Сталиным командующий 1-м Украинским фронтом сразу же приказал 3 и 4-й гвардейским танковым армиям повернуть на Берлин.

Маршал Конев, мягко говоря, лукавил, когда докладывал Сталину, что ввод подвижных войск 1-го Белорусского фронта через образовавшийся прорыв на участке 1-го Украинского фронта займет много времени и создаст большое замешательство. Ведь в седьмом часу вечера 17 апреля Иван Степанович приказал командующим 3 и 4-й гвардейскими танковыми, 3 и 5-й гвардейскими и 13-й армиями стремительно развивать наступление на плечах противника, ночью 17 апреля форсировать р. Шпрее, не дав противнику закрепиться на рубеже р. Шпрее. При этом он подчеркивал: „Наши войска должны быть в Берлине первыми, они это могут сделать и с честью выполнить приказ Великого Сталина“.

В свою очередь, Жуков, недовольный темпами развития наступления, направил командующим армиями в десять часов вечера 18 апреля следующий приказ:

„1. Наступление на Берлин у вас развивается недопустимо медленно. Если так будет операция и дальше проходить, то наступление может захлебнуться.

2. Основная причина плохого наступления кроется в неорганизованности, отсутствии взаимодействия войск и отсутствии требовательности к лицам, не выполняющим боевых задач“.

Жуков потребовал от командармов, командиров корпусов, дивизий и бригад выехать в передовые части и лично разобраться с обстановкой. До 12 часов 19 апреля привести части в порядок, уточнить задачи, организовать взаимодействие всех частей, пополнить боеприпасы и в 12 часов по всему фронту начать артиллерийскую и авиационную подготовку и, в зависимости от характера артподготовки, атаковать противника и стремительно развить наступление согласно плану. Все транспортные машины механизированных бригад, механизированных корпусов и тылов бригад и корпусов следовало немедленно убрать с дорог и отвести в укрытия. В дальнейшем мотопехота должна была действовать в пешем порядке. Для поддержания взаимодействия между стрелковыми дивизиями и танковыми бригадами танковых армий военным советам 5-й ударной и 8-й армий приказывалось иметь своих ответственных командиров со средствами связи в каждой танковой бригаде 1 и 2-й танковых армий, а военным советам этих армий — соответственно своих представителей в стрелковых дивизиях. Всех командиров, проявивших неумение выполнять задачи и нерешительность, следовало заменить умелыми и отважными командирами.

Немного позднее Г. К. Жуков объявил выговор командиру 9-го гвардейского танкового корпуса Н. Д. Веденееву „за плохие действия“ и к исходу дня 19 апреля приказал любой ценой выйти в район Фройденберга. Еще более жестко оценил Георгий Константинович действия командира 11-го гвардейского танкового корпуса А. Х. Бабаджаняна, которого строго предупредил о неполном служебном соответствии за плохую и нерешительную работу.

Главный маршал бронетанковых войск А. Х. Бабаджанян, вспоминая об этом неприятном в своей военной биографии моменте, писал, что его вызвали к члену военного совета 1-го Белорусского фронта генералу К. Ф. Телегину. „Неверный свет коптилки освещал лица собравшихся, — отмечает Амазасп Хачатурович. — В середине за столом узнал К. Ф. Телегина, лицо его было строгим, но чувствовалось, что он очень расстроен. По последним фразам присутствующих мы с Н. И. Герко поняли, что идет „разбор“ задержки наступления у Зееловских высот. Я знал Константина Федоровича еще с осени сорок второго. Бывали трудные времена, но Телегин всегда оставался для меня образцом партийной принципиальности, подчеркнутой корректности, чем-то напоминал мне всегда комиссара Чапаевской дивизии. И вдруг… Не иначе — и Константину Федоровичу крепко досталось за задержку у Зееловских высот… Про себя отметил, что среди командиров, стоявших перед членом Военного совета, большинство — танкисты. Вроде как танкисты виноваты в том, что им не обеспечили простора для действий. Только после полуночи мы получили наконец возможность разъехаться к своим частям, ведущим бои с ожесточенным противником“.

Чем ближе к Берлину, тем острее становилось соревнование между двумя маршалами. В шестом часу вечера 20 апреля Конев дает нагоняй командующему 3-й гвардейской танковой армией: „Опять двигаетесь кишкой. Одна бригада дерется, вся армия стоит. Приказываю: рубеж Барут, Лукенвальде через болото переходить по нескольким маршрутам развернутым боевым порядком. Смелее маневр по преодолению рубежа Барут“.

Через два часа командующий 1-м Украинским фронтом требует от командующих 3 и 4-й гвардейскими танковыми армиями: „Войска маршала Жукова в 10 км от восточной окраины Берлина. Приказываю обязательно сегодня ночью ворваться в Берлин первыми“.

Чуть позднее Жуков подписывает приказ № 10624, направленный командующему 2-й гвардейской танковой армией: „2-й гвардейской танковой армии поручается историческая задача: первой ворваться в Берлин и водрузить знамя Победы. Мною Вам поручено организовать исполнение. Пошлите от каждого корпуса по одной лучшей бригаде в Берлин и поставьте им задачу: не позднее 4 часов утра 21 апреля любой ценой прорваться на окраину Берлина и, не медля, донести для доклада т. Сталину и объявление в прессе“.

Аналогичный приказ был отдан командующему 1-й танковой армией.

Соперничество между командующими фронтами стало выходить за пределы мудрости и взвешенности в принятии решений. Танковые соединения обоих фронтов с огромным трудом преодолевали массированную оборону на подступах к Берлину.

Свое суждение относительно использования танковых армий при штурме Берлина высказал после войны Маршал Советского Союза А. М. Василевский. „В тесном взаимодействии с общевойсковыми эти армии прорывали 3 оборонительные полосы одерско-нейссенского рубежа, — писал он, — действовали самостоятельно при осуществлении маневра на окружение берлинской группировки с севера и юга; участвовали в штурме Берлина, сохраняя собственные полосы действий. Опыт этой операции еще раз убедительно показал нецелесообразность применения крупных танковых соединений в сражении за большой населенный пункт; они теряют здесь свои главные преимущества — ударную силу и маневренность“.

Война, пришедшая в Германию, неизбежно оказала сильное морально-политическое воздействие на население страны. Массовые разрушения от действий артиллерии и авиации, хаос, жестокие репрессии в тылу, голод и общая безысходность усиливали панику и страх немецких граждан, их обеспокоенность за судьбу родных и близких. В информационных сводках органов спецпропаганды советских войск приводились факты фанатичного поведения немецкого населения, запуганного грядущими „зверствами большевиков“: отмечались факты индивидуальных и групповых самоубийств, террористических акций против одиночных военнослужащих Красной Армии. Нацистская пропаганда активно использовала в своих целях ложь, одурманивание и без того отчаявшихся людей.

Положение в ряде случаев усугублялось и неправильным поведением советских военнослужащих на оккупированной территории. Отмечались случаи пьянок, мародерства, насилия над женщинами, незаконных самозаготовок продовольствия и т. д. Такое положение потребовало от командования и политических органов в корне изменить направленность всей политико-воспитательной работы.