История Франции. С древнейших времен до Версальского договора - Уильям Стирнс Дэвис

Это было высказывание вполне в духе Карла Х или Наполеона III. Духовенство объединилось вокруг официальных кандидатов и поддерживало их с таким же пылом, с каким когда-то Петр Отшельник призывал к Крестовому походу. Республиканцев осуждали и обвиняли в каждом кружке набожных французов. Так католическая церковь Франции снова, к своему большому горю, сделала ставку на чисто политическую борьбу и политическую партию, рискуя пострадать от неизбежных последствий поражения, если эта борьба будет проиграна.

Республиканцы перед лицом общей опасности забыли о своих разногласиях и сплотили свои ряды. Теперь они хвалились тем, что именно они – настоящие консерваторы, что это они защищают права суверенного французского народа от реакционных замыслов президента и клерикалов. Гамбетта произнес свое знаменитое предупреждение Мак-Магону: «Когда страна заговорит, он должен будет покориться или уйти!» Несмотря на полные бешенства манифесты роялистов, громогласные угрозы церкви и даже на прямое принуждение со стороны официальных властей, ответ народа был недвусмысленным: 318 республиканцев были возвращены и дали своей партии прочный контроль над нижней палатой. Мак-Магон увидел, что дальнейшее сопротивление бесполезно, снял с должности де Брольи и ввел в кабинет министров-республиканцев. Новая палата сразу же отменила выборы более чем пятидесяти своих членов на том основании, что те были избраны при помощи незаконного давления со стороны министров или духовенства. Так роялисты[307] лишились своего последнего шанса. Через десять лет, во время «дела Буланже», для них мелькнул слабый луч надежды, но больше им никогда не удалось держать в своих руках правительство Франции.

В 1878 г. республиканцы получили в сенате большинство в примерно пятьдесят человек. Теперь Мак-Магон был изолированным разочарованным человеком. Он был честен и благороден в своей вере в то, что ограниченная монархия – лучший вид правления для французского народа, а теперь этот народ откровенно отверг его. Однако он был стойким солдатом, и ему было отвратительно покинуть свой пост.

Но в 1879 г., когда министр-республиканец принес ему на подпись постановления о наказании нескольких видных военачальников за их действия в 1877 г., он наотрез отказался их подписать. Мак-Магон сказал, что они всего лишь подчинялись его собственным приказам, и добавил: «Если бы я это подписал, я бы потом не осмелился целовать моих детей». У него оставался лишь один выход – уйти в отставку с должности президента. И Мак-Магон сразу же сделал это (30 января 1870 г.), хотя его президентский срок еще не закончился. Национальное собрание (то есть обе палаты совместно) сразу же выбрало вместо него Жюля Греви, старого вождя республиканцев, а председателем нижней палаты был избран Гамбетта. Теперь республиканцы полностью контролировали систему управления страной, и никакая непосредственная опасность не угрожала их власти: они могли бы потерять этот контроль, только если бы совершили несколько грубых ошибок. Одним из их первых распоряжений было постановление о немедленном переезде палаты из Версаля обратно в Париж.

Так, очень бесславно и в значительной мере из-за нелепого упрямства Шамбора, излишнего усердия клерикалов и присущего всем монархистам таланта совершать огромные ошибки, появилась на свет Третья республика[308]. Вероятно, ее приход к власти был менее ярким, чем у любого правительства Франции начиная с 1789 г. Ей постоянно предсказывали быстрое падение. Ей пришлось пережить много тревожных дней и позорных для нее событий. Но она выдержала все бури, вынесла даже Великую войну и стала свидетельницей укрепления и славы Франции в 1918 г.

Перемены в настроении Франции. Интриги монархистов. Многочисленные, но не имеющие большого значения смены министерств. Политика Буланже на посту военного министра. Интриги Буланже с монархистами. Самые большие успехи Булаже. «Дело Дрейфуса». Пикар и Дрейфус. Лубе избран президентом. Дрейфус полностью оправдан. Церковь и образование. Папа Пий Х ссорится с Францией. Фальер становится президентом. Ценность французских колоний. Завоевание Северной и Центральной Африки. Как они были захвачены. Захват Мадагаскара. Французский Индокитай

Пока Мак-Магон уходил, а Греви приходил, Франция храбрилась и делала вид, что все в порядке. В 1879 г. она, показывая, что поражение под Седаном и Коммуна не раздавили ее, снова пригласила весь мир в Париж на великолепную Международную выставку. Эта выставка должна была стать свидетельством того, что страна полностью восстановила свое богатство, что ее общество и экономика здоровы и крепки и что ее художественный гений полон жизненных сил. Но, несмотря на эту демонстрацию мужества, на душе у народа было нерадостно. Удар, полученный от Пруссии, выбил у Франции почву из-под ног в международных отношениях. Французских дипломатов уже не уважали так, как раньше: не было уверенности, что, если они скажут что-то смелое и дерзкое, их страна поддержит их эффективными действиями. Теперь континентальная Европа смотрела не на Париж, а на Берлин. Бисмарк-разрушитель имел над ней власть, которой не было ни у кого из тех, кто правил Францией после Наполеона III. Казалось, что движение мира определяют немецкие методы обучения, немецкая наука, немецкие промышленные технологии, немецкие идеи и догмы, от разрушительного богословского учения до разрушительного социализма. О Франции же думали, что она упала со своего высокого пьедестала в значительной степени потому, что сама заслужила свое несчастье. Многочисленные изменения в ее конституции считались явным доказательством того, что французы – неисправимо легкомысленный и непостоянный народ, «нация балетмейстеров и парикмахеров», как их однажды кто-то неучтиво назвал. В учебнике, по которому часто изучали географию в Америке, было сказано, что «французы – веселый народ, который очень любит танцы и легкие вина».

Но в 1871 г. и позже Франция уж точно не была веселой. Настроение всего французского общества стало более суровым и строгим. Оно надолго погружалось в мучительный самоанализ, и после таких периодов нередко казалось, что оно впадало в отчаяние. Вот что написала в те дни, в тени великого поражения, одна проницательная и умная женщина о кризисе, который переживала ее страна, и о будущем этой страны: «Раненая, больная, униженная, плывущая на плоту по воле волн во время бури, нация часто спрашивала себя, какие еще трудности ее ждут. По-прежнему неясно, в каком направлении ее уносит, и даже ближайшие предметы плохо видны и окутаны туманом. [Но] Франция не утратила мужества и не утратит его. Она трудится, она надеется и, отыскивая для себя верный путь, рассчитывает, что однажды революции закончатся и тогда свобода и порядок навсегда увенчают долгие и тяжелые усилия ее самых верных слуг, какие бы имена те ни носили и в какое бы время ни жили»[309].