Хозяйка Империи - Раймонд Фейст

При всей своей усталости Мара не могла не засмеяться. Бесхитростная искренность Гиттании была приятной переменой после неожиданных скачков настроения и ожесточенной угрюмости Камлио. Хотя властительницу и мучили опасения относительно встречи с турильскими чо-джайнами, она надеялась, что предстоящий переход по горам даст время успокоиться и обдумать, как себя вести на аудиенции у королевы заморских чо-джайнов. Жизнерадостная общительность Гиттании наверняка послужит целительным бальзамом, облегчающим ожидание грядущих событий.

Калиани молча наблюдала за их беседой, пока на одну из квердидр грузили узлы со съестными припасами и бурдюки, наполненные водой.

— Чо-джайны скрытны и недоверчивы, — дала она Маре последнее напутствие.

— Раньше было по-другому. Их Мастера свободно встречались с нашими, обменивались идеями и знаниями. И скажем прямо, основы нашего обучения в искусстве магии были некогда заложены с помощью чо-джайнов. Но война, разгоревшаяся столетия назад между чо-джайнами и Цурануани, оставила в их памяти твердое убеждение, что люди, владеющие магическим даром, способны на предательство. С тех пор ульи замкнулись, и теперь чоджайны неохотно вступают с нами в какие-либо отношения, предпочитая вообще не иметь с нами никаких дел. — Она сделала несколько шагов и остановилась прямо перед Марой.

— Я не знаю, что тебя ждет. Благодетельная. Но предупреждаю в последний раз: для этих существ любой цурани — лютый враг. Они не прощают того, что случилось с ульями внутри вашей Империи, и могут возложить вину на тебя, как будто именно ты навязала им подлый договор.

Заметив, как удивлена Мара, Калиани жестко пояснила:

— Верь мне, госпожа Мара. Чо-джайны ничего не забывают, и, по их понятиям, добро не терпит присутствия угнетения или зла. Они обычно рассуждают так: здравомыслящие люди должны отменить так называемый договор, который лишает цуранских чо-джайнов права на применение магии. Каждый день, который уходит в прошлое, оставляя все как есть, следует рассматривать как заново совершенное преступление; для них оскорбление, нанесенное хоть тысячу лет назад, — это оскорбление, нанесенное сегодня. Может статься, что в ульях Турила ты найдешь не союзников против Ассамблеи, а лишь быструю смерть.

Сколь ни мало обнадеживающими были эти слова, Мара не передумала:

— Не пойти — значит признать поражение.

Кивнув Люджану и взмахом руки дав Гиттании понять, что она готова, Мара повернулась к городским воротам.

Широко открытыми глазами Камлио издалека наблюдала за отбытием госпожи. Она прониклась к Маре восхищением. Если бы властительница оглянулась назад, то могла бы увидеть, как шевелятся губы бывшей куртизанки, которая в эту минуту давала небесам обет: если она останется в живых и вернется во владения Акомы, то непременно выполнит пожелание Мары и попытается подружиться с Аракаси. Когда Мара пропала из виду и плюмаж Люджана исчез в тумане, Камлио склонила голову. Сейчас она не могла не думать о том, что страхи, переполняющие ее, не идут ни в какое сравнение с опасностями, навстречу которым Мара уходила твердой походкой, гордо выпрямившись и с высоко поднятой головой.

* * *

Дорога через высокогорные перевалы Турила оказалась в сущности едва проходимой звериной тропой. После дня пути поросшие травой плоскогорья сменились неприступными вздыбленными скалами, с которых даже мох был сорван ветрами. Солнце пряталось за быстро несущимися облаками; над долинами, где пролегали русла ручьев и речек, туман казался вдвое плотнее.

Хождение по камням давалось Маре с трудом; самые тяжелые отрезки дороги она преодолела лишь благодаря надежной руке Люджана. Подошвы сандалий стерлись, и у нее уже не оставалось сил, чтобы принимать участие в разговорах.

Гиттанию тяготы пути, похоже, волновали так же мало, как и квердидру, которая несла припасы и все, что нужно для ночлега. Девушка болтала почти непрерывно. Из замечаний, которые она отпускала, когда они проходили той или иной долиной, мимо маленькой деревушки или скопления пастушеских хижин, Мара узнала много нового о жизни в Туриле. Горцы отличались горячим нравом; они стояли насмерть, защищая свою независимость, но вопреки мнению, разделяемому большинством цурани, люди Турила не были воинственными или драчливыми.

— Для наших юношей сражение — это игра, — признала Гиттания во время недолгого привала, опираясь на высокий пастуший посох; Люджан догадывался, что она умеет применять этот посох и в качестве оружия, а может быть, он служит ей заодно и магическим жезлом. Впрочем, последнее предположение пришлось отбросить, когда Гиттания случайно сломала посох и без всяких церемоний купила другую палку у человека, который натаскивал сторожевых собак. Теперь она с мастерской сноровкой очищала палку от шероховатой коры, чтобы не натереть мозолей во время следующего перехода. При этом она не прекращала повествования:

— Но в набегах и вылазках они участвуют охотно: им же надо набраться опыта, чтобы впоследствии похитить невесту для себя. Некоторые бахвалы — их, правда, немного — отваживаются вторгаться в имперские земли. Многие оттуда не возвращаются. Если их схватят, а они окажут сопротивление, считается, что они нарушили договор, и их объявляют вне закона.

Ее лицо потемнело, когда она произнесла последние слова.

Мара вспомнила пленников, которых приговорили к смерти на арене для развлечения цуранских аристократов, и испытала жгучий стыд. Неужели устроителям этих жестоких игр было невдомек, что пленники, которых они посылают сражаться на потеху публике, это всего лишь мальчишки и все их преступление не более чем шалость? Побеспокоился ли хоть один имперский воин или чиновник допросить нарушителей границы, нагих и разрисованных? Как это ни прискорбно — вряд ли, подумала Мара.

Гиттания, казалось, не замечала грустной задумчивости властительницы. Она указывала посохом то на один, то на другой склон долины, поросший низким кустарником, где паслись стада квердидр, которых здесь разводили ради молока и шерсти.

— Мы, главным образом, нация торговцев и пастухов. В наших краях почва слишком бедна для земледелия, и основное занятие здешних жителей — ткачество. Конечно, краски для шерсти очень дороги — нам приходится их покупать у торговцев из вашей страны или в Цубаре.

Упрекнув сама себя за бессвязную болтовню, Гиттания предложила снова тронуться в путь и сразу же задала довольно быстрый ход. В горах день короче: каменные громады загораживают горизонт и закат наступает раньше. И вскоре они устроили стоянку для ночлега в небольшой лощине между двумя холмами, где вода переливалась через край родника, давая начало горному ручью, а невысокие, согнутые ветром деревья могли послужить хоть каким-то укрытием.

— Хорошенько завернитесь в одеяла, — настойчиво рекомендовала Гиттания, когда они вместе с Марой после ужина мыли посуду в ледяной воде. — Здесь, на вершинах, ночи холодные.

Когда настало утро, оказалось, что листья и трава покрыты серебристым узором из кристалликов льда. Мара не могла налюбоваться этим чудом и восхищалась хрупкой красотой, когда в случайном солнечном луче края травинок загорались, словно покрытые позолотой. Может быть, эта земля и не плодородна, но ей присуща своя особенная, дикая красота.