Дева в саду - Антония Байетт

– Уилки, от тебя просто уйма пользы.

– В нужном месте, в нужное время, как я и сказал. Бедняжка Фредерика. Наверное, зря ты привезла купальник. Ну да ладно. Сконцентрируйся на том, чтобы кровь прекратилась. Воздействуй разумом на плоть. Испугаешься – буди меня.

Через десять минут Уилки снова крепко спал.

На другой день Билл и Уинифред вместе с Маркусом вернулись в Блесфорд в машине «скорой помощи». Маркус очень похудел за это время и с мучительным ужасом оглядывался по сторонам. Завидев дом на Учительской улочке, он закричал и забился с неожиданной, пугающей силой. Потом упал в обморок на гравийную дорожку. Его внесли в дом и положили на диван. Придя в себя, он начал кричать и биться. Вызвали по телефону врача. Приехала «скорая» и снова увезла Маркуса. Психиатр Блесфордской больницы пригласил Уинифред и попросил прийти одной.

Фредерика с Уилки провели день на побережье. С Северного моря с воем задувал ледяной ветер. Уилки бросал в море камушки, Фредерика ковыляла рядом с ним. Кровь так и не остановилась и текла довольно сильно. Фредерике казалось, что она набита и заткнута ватой. Наконец, не выдержав, она сказала Уилки, что не хочет портить ему прогулку, но должна присесть: ее пошатывает. Уилки отвел ее обратно в отель, где она лежала, скорчившись, в постели, представляя себе сочувственно любопытные взгляды горничных и портье. Уилки ушел позвонить, а вернувшись, объявил, что его девушка вызывает его в Кембридж, и это довольно срочно: она и так сердится, что не сразу смогла до него дозвониться. К тому же ему, возможно, достанется роль в «Подменыше», который покажут на студенческом театральном фестивале в Мюнхене. Поэтому, если она не против, им пора возвращаться.

Александр целыми днями не отходил от телефона. Он ощущал необычайный подъем. Теперь, когда он выбрался из сада, его успех, его блестящие перспективы принадлежали только ему. Он договорился о собеседовании в манчестерском отделении Би-би-си, собеседования ждали его в Лондоне и в Оксфорде, где ему предлагали место в научной программе для школьных учителей. Дорсетской частной школе он отказал: хватит с него пока практической педагогики. Он велел принести из подвала свои чемоданы и взял со школьного склада несколько деревянных ящиков. Сходил к директору Тоуну и вручил ему официальное прошение об отставке. Потом вернулся к себе, запер двери внизу и наверху, вдвинул в дверное окошко табличку, сообщающую, что он вышел, и принялся укладывать вещи.

Дэниел получил из Шеффилда письмо, написанное незнакомым почерком. Когда он вскрыл его, оказалось, что его мать крайне неудачно упала, сломав бедро в нескольких местах. Она проведет в больнице несколько недель, а может, и месяцев, но и потом вряд ли сможет управляться сама, как раньше. Представитель госпиталя писал, что Дэниел, по-видимому, ее ближайший и единственный родственник, хотя она не просит его вызвать. Дэниел отправился на вокзал и сел в поезд, идущий на Шеффилд.

Маленький Томас Перри поймал где-то сложную инфекцию и заработал воспаление среднего уха с высокой температурой. Он кричал, не останавливаясь, пятеро суток. Джеффри и Дженни обтирали его прохладными тряпицами, заставляли пить побольше, сидели над ним.

Психиатр сказал Уинифред, что в корне проблем Маркуса лежит его страх перед отцом, и лучше бы выздоровление его проходило не дома, а с людьми, более понимающими и не вызывающими у него тревоги. В больнице он предпочел бы Маркуса на это время не оставлять: больничная обстановка не идет ему на пользу и к тому же связана для него с травматичными воспоминаниями о Лукасе Симмонсе, человеке, тяжело больном и безусловно подлежащем стационарному лечению.

Антея Уорбертон на две недели отправилась в Лондон навестить добрейшую Марину Йео, а затем с подругами и двоюродными братьями посетила французский курорт Жуан-ле-Пен.

Фредерика и Уилки со всем возможным для мотоцикла великолепием въехали в Блесфорд и с ревом пронеслись по Учительской улочке. Навстречу им проехал серебряный «триумф» Александра. К крыше его был привинчен багажник, основательно нагруженный и затянутый брезентом. Фредерика ясно увидела Александра, элегантно причесанного, улыбающегося, далекого, словно бы сохраняемого, как экспонат, за зеленоватым ветровым стеклом. Александр увидел Уилки, верней, то, что было видно из-под «консервов» и шлема, похожего на жучью голову. За всем этим взметнулись рыжие волосы Фредерики. Александр продолжил улыбаться и смотреть на дорогу. Он не заметил Дженни, метавшуюся у садовой калитки и взволнованно махавшую ему рукой. Не в натуре Александра было разделять с другими вполне заслуженный ими кризис или катарсис, хоть он и знал, что в искусстве это необходимо. Его начала и концовки принадлежали только ему. Он прибавил скорость и продолжил побег.

Уилки ссадил Фредерику с мотоцикла, взял у нее шлем и прицепил к своему сиденью.

– Пригодится моей девушке, – сказал он и, сдвинув собственный шлем, потянулся за поцелуем.

– Я ведь тебя еще увижу? – спросила Фредерика.

– Скорей всего. Мир тесен. Береги себя.

Уилки спрятал лицо за стеклом и пластиком и уселся на мотоцикл. Фредерика, стоя на тротуаре, проследила, как он умчал вслед за Александром. Потом увидела Дженни и начала понимать, что означал Александров багажник и странное поведение. Она вошла в дом, где ее встретил разгневанным ревом отец, желавший знать, где ее носило и почему она оставила в доме такой бардак, почему по кухне раскиданы продукты и почему, когда он открыл высокое окно, на тротуар упали и разбились какие-то бутылки с вином. В саду хаос не лучше, чем в доме, мать не в себе, а Фредерике только бы красоваться перед друзьями-умниками. Из воплей Билла стало ясно, что Александр давеча прождал-таки ее в саду, чему был не слишком рад. Впрочем, отвечать ей не пришлось: на счастье, зазвонил телефон. Билл пошел отвечать и вернулся сгорбленный и мрачный.

– Мать звонила, – сказал Билл и передал Фредерике разговор Уинифред с психиатром. – Не понимаю. Я всегда был уверен, что вы знаете: я не со зла, я не имею в виду то, что иногда говорю.

Фредерика, все еще пораженная отъездом Александра, недобро ответила:

– Очевидно, Маркус этого не знал. Да и Стефани тоже. Но если это тебя утешит, могу сказать: я сделана из материала покрепче и знаю, что ты в такую тяжелую минуту не станешь устраивать трагедию из-за сырых котлет и разбитых бутылок.

Тут Фредерика заглянула ему в лицо и ощутила укол жалости, а в большей степени – страха. Судорожно ища практическое решение, она воскликнула:

– Есть же Дэниел! Маркус ему доверяет: я замечала. Может, Дэниел и Стефани приютят Маркуса, пока он не возьмет себя в руки, или как это называется.

Билл мрачно сказал, что в их убогой квартирке едва хватает места для одного человека, не говоря уж еще о двоих и младенце в придачу. У Дэниела достаточно забот. Фредерика отвечала, что с Дэниелом никогда не скажешь, достаточно ему забот или еще нет. Билл как-то напрягся, призадумался, потом набросил плащ и помчался к Дэниелу.