Магия отступника - Робин Хобб

— Я не призрак! — крикнул я ему. — Я не тень!

И тут я услышал звук, которого уже начал страшиться. Хлопанье тяжелых крыльев. Орандула сперва уселся на верхушку дерева, потом грузно спрыгнул ниже, с ветки на ветку, пока не устроился так, чтобы я не мог до него дотянуться, но ясно видел. Он пригладил перья и почистился, прежде чем заговорить.

— Ну, как поживаешь? — дружелюбно поинтересовался он.

— О, просто замечательно, — огрызнулся я. — Ты забрал мою смерть, но мой народ не верит, что я жив. Джодоли прибег к магии, чтобы изгнать меня из лагеря и помешать общаться с людьми. Из одежды у меня есть только плащ и обувь, которые мне велики, а ни пищи, ни инструментов, ни оружия нет вовсе. Такую ли жизнь ты мне вернул?

Он склонил голову набок, и бородка под его клювом отвратительно затряслась.

— Я не давал тебе жизнь, человек. Я забрал твою смерть. Но и это пошло не вполне так, как я задумал.

— Что ты имеешь в виду?

— Странно, что тебе приходится спрашивать. Очевидно, здесь ты мертв. Все признаки налицо: тебя никто не видит, ты не можешь пересечь соляную черту — я думал, ты уже должен бы это понять и сам.

— Но у меня есть тело! Я могу проголодаться, ем, способен двигать предметы! Как я могу быть мертв?

— Ну, ты и не мертв. Не совсем. Как я уже говорил, все пошло немного не так, как я ожидал. Так часто случается, когда боги из-за чего-то спорят. Ни один не одерживает полной победы.

Я поплотнее запахнул плащ. Несмотря на нарастающее тепло весеннего дня, меня пробрал озноб.

— Боги сражались из-за меня?

Он принялся тщательно чистить перья на дальнем от меня крыле.

— Часть тебя умерла в этом мире. Часть — нет. Мне из-за этого слегка неловко. Ты же знаешь, я предпочитаю, чтобы все пребывало в равновесии. А ты до сих пор в него не пришел. Я чувствую себя ответственным. И хочу это исправить.

Я не хотел, чтобы он что-то еще во мне «исправлял». Я упрямо попробовал задать вопрос иначе.

— А Лисана, древесный страж, — богиня? Она сражалась за меня?

Он спрятал клюв в перьях груди и задумчиво посмотрел на меня. Я сомневался, ответит ли он.

— Едва ли богиня, — наконец уточнил он. — Но сражалась за тебя, разумеется. Полагаю, она как-то связана с лесом, а тот вполне может считаться богом, со всем-то его могуществом. Но нет, сама Лисана не богиня.

Он встопорщил оперение и расправил крылья.

— Тогда кто?.. — начал было я, но он меня перебил:

— Я, однако же, бог, а потому не считаю себя обязанным отвечать на вопросы смертного. Я подумаю о том, как лучше всего уравновесить то, что остается неулаженным. Предпочитаю не бросать дела незаконченными. Отсюда и мое сродство с падальщиками, ты не знал?

Он спрыгнул с ветки и ринулся к земле. Затем его широкие крылья отчаянно забили и планирование-падение перешло в полет.

— Подожди! — крикнул я ему вслед. — Я все еще не понимаю! Что со мной станет?

Три хриплых карканья были мне ответом. Орандула резко вильнул, чтобы не врезаться в заросли, высмотрел в листве просвет и сильнее забил крыльями, поднимаясь к нему. Мигом позже он исчез.

Я медленно встал. Некоторое время я смотрел на лагерь спеков. Люди занимались обыденными делами. Оликея что-то шила. Затем подняла рукоделье, встряхнула его и показала Ликари. Я узнал ткань. Когда-то это был один из моих плащей. Очевидно, Оликея перешила его в одежку для сына. Мальчик уже бегал голым под лучами весеннего солнца, играя с другими детьми клана. Я понадеялся, что она оставила достаточный запас и Ликари не вырастет из обновки прежде, чем вернется зима, и сможет ее надеть.

Мне хотелось как-то попрощаться. Я немного подумал об этом, молча отвернулся и направился в лес.

Я брел без всякой цели. Я перебрался через ручей и напился воды, но она не уняла голод. Скорее всего, там водилась рыба, и я подумывал о том, чтобы поймать нескольких руками. Но есть их мне пришлось бы сырыми, а я еще не настолько оголодал. Пора ягод еще не пришла, но я отыскал кое-какую знакомую зелень, собрал ее и немного подкрепился. Я вспомнил, как однажды мальчик-солдат съел огромное количество прибрежной травы. Я попробовал ее на вкус. Но даже самые молодые и нежные ростки показались мне невыносимо горькими — еще один вид пищи, предназначенный исключительно для великих спеков.

Я оставил ручей позади и двинулся дальше, держась в тени деревьев. Прикосновение солнечных лучей к тонкой коже все еще ощущалось неприятно, а легонько дотронувшись пальцами до макушки, я выяснил, что рана по-прежнему болит. Сегодня кожа поверх мышц и костей сделалась толще, чем была вчера, да и выглядеть я стал не так пугающе. Итак, я выздоравливал быстро, но не так стремительно, как если бы меня исцеляла магия. Я, без сомнения, обладал телом, и оно двигалось, а значит, я не умер. Но если я жив, то кто я? Что я?

Джодоли советовал мне вернуться к своему дереву. Не знаю, совпадение или неосознанное стремление привели меня на холм Лисаны, выходящий на долину деревьев-предков. Я некоторое время стоял, глядя вниз, пока тишина не вторглась в мои тягостные мысли. Тогда я прищурился, вглядываясь в далекий Королевский тракт. Там царило безмолвие. Нет, не вполне. Пропали лишь звуки, принесенные в лес людьми. Ни криков, ни стука топоров, ни скрипа колес по неровной дороге. Лопаты не вгрызались в почву. Я слышал легкий шелест ветра в кронах деревьев. Листья о чем-то шептались друг с другом, но людские голоса смолкли.

Меня кольнуло любопытство. Затем я задумался, какой сейчас день недели. Эта мысль странно смутила меня. Так давно я в последний раз вспоминал о днях, укладывающихся в календарь и имеющих имена. Но если сегодня гернийский Шестой день, это объяснило бы тишину. Даже заключенных не заставляют работать в этот день недели. Я отвернулся от долины древних и направился к Лисане и собственному дереву.

Странная неприязнь к ним обоим вдруг охватила меня. Похоже, в конце концов мальчик-солдат украл у меня все, что хотел, и умудрился вдобавок сохранить и Лисану. А та, как мне казалось, мной пренебрегла. Я любил ее не менее искренне, чем мальчик-солдат. Но в итоге она забрала часть меня, а остаток оставила скитаться. Могла ли она так поступить со мной, если действительно любила меня? Или того меня, который сейчас ходит по земле, она сочла недостойным любви и даже бесполезным? Я вытянул руки перед собой и посмотрел на них. Как я смогу хотя бы выяснить, что именно она предпочла удержать? Эти части меня исчезли, став достоянием другого, с которым мне уже не встретиться.

Я подумал о тех чертах, которых, как мне всегда казалось, мне недоставало в Академии и позже: отваги под принуждением и настойчивости, необходимой, чтобы захватить и удержать лидерство. Я видел людей, ведомых гневом или честолюбием, но никогда не замечал их огня в себе. Мальчик-солдат обладал ужасавшей меня безжалостностью. Я вспомнил горячую кровь часового, хлынувшую мне на руки, и, виновато, невольно вытер их о плащ. Забрал ли он это снова, когда покинул меня?