Не от мира сего. Криминальный талант. Долгое дело - Станислав Васильевич Родионов

сварил – и к тебе с кастрюлькой. Или ты чаю хочешь?

– Спасибо, дома пил.

– Утречком я подъеду.

– Зачем?

– Поговорить с прокурорами.

– Они не станут тебя слушать.

– Ну, плохо ты меня знаешь. Если не будут слушать, я привезу Леденцова. А он про себя говорит, что любому даст сто очков вперед, и все в импортной оправе. Кстати, совет – пиши стихи.

– Какие стихи?

– Какие получаться. «Средь шумного бала, случайно…» Или такие: «Понравилась грибу–боровику сыроежка из родного бора…» Пиши – помогает от нервов. Старик, утром встретимся. Пока.

«Старик». Слово, избитое юнцами, у инспектора прозвучало с исконным смыслом: старик, а значит – умный и добрый. Впервые так назвал. Да разве Рябинин не знает всего того, что сказал ему Вадим? Если бы жилость только умом, то грудь не стягивала бы проволочная боль. Но Вадим и звонил, чтобы ослабить эту боль. Спасибо, старик.

Телефон ожил вновь – еще не остыла трубка.

– Да…

– Мне следователя прокуратуры Зареченского района, юриста первого класса, товарища Рябинина.

– Я слушаю.

– С вами говорит не брюнет, не шатен, не блондин. Догадались?

– Нет, не догадался. – Рябинина удивили не только слова, но и голос, игривый и разудалый, словно звонили из ресторана.

– На проводе инспектор уголовного розыска лейтенант Леденцов.

– А–а, привет.

– Как состояние здоровья, Сергей Георгиевич?

– Вроде бы ничего, – улыбнулся Рябинин: спасибо тебе, Вадим, старик.

– А мое подкачало.

– Что такое?

– А все кащею и кащею.

– В каком смысле… кащею?

– Худею от оперативных нагрузок. К примеру, сейчас нахожусь на дежурстве и чешу репу.

– Что чешешь?

– Голову, значит. Задумали мы тут с ребятами спортивную викторинку, а мне поручили сочинить вопросы. Не послушаете?

– Послушаю.

– Вопрос первый: какой вид спорта требует физической вилы не больше, чем у месячного ребенка?

– А какой?

– Шахматы. Вопрос второй: почему болельщики, кричащие «Судью на мыло!», никогда не уточняют на какое – на хозяйственное или на туалетное?

– Неплохо.

– Вопрос третий: почему скачки на дрессированной лошади считают спортом, а скачки на дрессированной корове – цирком?

– Смешно.

– Вопрос четвертый: можно ли бокс назвать интеллектуальным занятием, поскольку в нем бьют кулаками непосредственно по интеллекту?

– Сам придумал?

– Товарищ капитан помог. Ну и так далее. Сергей Георгиевич, а вы знаете, кто оптимист и кто пессимист? Пессимист выпьет рюмку коньяка и поморщится: клопами пахнет. Оптимист раздавит клопа и обрадуется: коньяком пахнет.

– Намек понял, старик.

– Желаю здравствовать, Сергей Георгиевич.

Рябинин положил трубку. Спасибо, ребята. Ему сейчас все годится злость Вадима, и спортивная викторина, и старый анекдот. Спасибо, старики. Но не хватало слов еще одного человека… С чего он взял, что она спит? Да разве она заснет…

Он набрал номер, прижавшись к не остывающей всю ночь трубке.

– Лида…

– Сереженька!

– Не спишь?

– Как и ты.

– Какая темная ночь…

– Сереженька, ведь были и темнее.

– Дождь льет…

– Лили и не такие.

– Холодно…

– Бывали и морозы.

– Грибы поджарила?

– На завтрак, к твоему приходу.

– Только не пережарь. Как там домовой?

– А его нет, он ушел к тебе.

– Да, он здесь, поэтому я спокоен. Хочу вот лечь на диван и поспать. А ты?

– Я тоже ложусь.

– Спокойной ночи, Лидок.

– Спи, Сереженька…

И з д н е в н и к а с л е д о в а т е л я (на отдельном листке). Главное достижение цивилизации не атомная энергия и не ракеты, не телевизоры и не автомобили, не кофемолки и не санузлы… Главное достижение цивилизации – гуманизм.

Д о б р о в о л ь н а я и с п о в е д ь. Иногда я обращаюсь к Бахусу. У каждого из нас что–то болит, поэтому каждый старается забыться. Каждый–каждый! Один сидит у телевизора, второй бежит на стадион, третий придумал хобби, четвертый играет в домино–карты… Но самый надежный способ – выпить и прийти в состояние эйфории, именуемое в народе кайфом. В конце концов, пьяница – это человек, который забывается не тем способом. Пью ли я?

Я не пью, а продлеваю удовольствие жизни.

Беспалов неприкаянно прошелся по коридору и сел у кабинета Васина. Городская прокуратура оживет через полчаса, не раньше. Надо бы подождать в машине. Скажут, прокурор района, а болтается по коридорам, как следователь после дежурства. Где–то здесь Рябинин… Расхлябанный стул сутяжно крякнул в утренней пустоте. Прокурор непроизвольно отозвался хриплым вздохом и закурил сигарету. Невкусный дым сухо вошел в него, не успокаивая. Где–то здесь Рябинин…

Но почему Рябинин? Почему все, что случается в прокуратуре, случается именно с ним? С тихим Рябининым в очках… Мария Федоровна Демидова… бой–баба, которая и рискнет, и не всегда обдумает, и может наорать на вызванного, и послать любого начальника в даль заоблачную… И ни жалоб на нее, ни заявлений.

Потому что Рябинин вежливый, а значит, и слабый. Он впечатлительный и поэтому слабый. Он гордый, а гордый человек слаб, потому что гордый уязвим. Он думает, а думающий ничего не видит и не слышит, и поэтому тот, который все видит, слышит и всюду принюхивается, сильней думающего. Но тогда на кой черт они, сильные?

Беспалов скомкал недокуренную сигарету и бросил в урну, – курят для удовольствия, а не для дыма.

Слабый Рябинин… А ведь на днях Беспалов назвал его борцом. Какая–то психологическая неразбериха. Получалось, что в нем жили два противоположных мнения об одном человеке: Рябинин слаб и Рябинин борец. А слаб ли? Слабый не тот, кто падает духом. Кто из нас не падал? Тот, кто не пал духом от беды, еще не сильный – он, скорее, бесчувственный. Слабый человек тот, кто пал духом от беды и не поднялся. Сильный – поднимется. Поднимется ли Рябинин? До сих пор вставал. Но и удары–то бывают разные. Не после каждого встанешь.

– Беспокоитесь о кадрах? – усмехнулся Васин, доставая ключ.

– Кому–то нужно, – тоже вроде бы отшутился прокурор района.

Он пришел следом в просторный, выстывший за ночь кабинет. Васин закрыл окно, причесался, дунул на расческу и мудро глянул на Беспалова:

– Есть что–нибудь новенькое?

– Да нет. Пришел узнать…

– В десять часов пойду к заму.

– А Рябинин что?

– Не признался.

Беспалов спрашивал не об этом. Что он – протирает очки, теребит ли давно растеребленную шевелюру или обиженно хмурится?

– Уж слишком скоро мы поверили в его виновность.

– Дело не в вере, а в доказательствах, – зевнул невыспавшийся Васин.

Беспалов молчал. Он пришел сюда без планов, без цели и без мыслей пришел, потому что не мог сидеть у себя в районе. Но надо говорить, Рябинин ведь замкнется, как подросток на допросе.

– Андрей Дмитриевич, вы заметили, как воспринимаются преступники в детективах? Если его ловят и ничего о нем неизвестно, то мы этого преступника ненавидим. А если преступник живет и действует на наших глазах, то мы переживаем вместе с ним и даже сочувствуем…

– Ну и…

– Рябинина я хорошо знаю.

– Естественно, ваш кадр, – согласился зональный прокурор