ИнтерКыся. Дорога к "звездам" - Владимир Кунин

Так что мы сами, Тимурчик и я, затруднили работу по поиску единственно необходимого нам «Плоткина».

И тут мы подъехали к этому дому...

* * *

У входа в палисадник нас встретили трое — сержант полиции Барри Грант — высокий, тощий человек, потрясающе непохожий на полицейского, хозяин этого трехэтажного «билдинга» — старый еврей лет семидесяти пяти и его Собак, абсолютно повторивший внешность своего Хозяина. Казалось, что старый еврей и его Собак — близнецы с разницей в возрасте не более трех лет в пользу Собака.

Еврей-Собак тут же потянулся носом ко мне, и хотя мне было не до него, я все-таки принял оборонительную стойку.

— Не задирай хвост, сынок, — сказал мне этот удивительный Собак по-нашему, по-Животному. — Я не ссорюсь ни с Котами, ни тем более с Кошками. Будет время — объясню почему. А сейчас — к делу. Слушай, что Мой будет говорить...

—...очень, очень милый молодой человек... — уже говорил Хозяин Собака и Дома. — Такой культурный... Из Петрограда. Столько книжек привез!.. Я же беру с него всего триста пятьдесят долларов... Зачем ему столько книжек?..

— Кто-нибудь из вас сможет опознать по вещам интересующего вас Человека? — негромко спросил сержант Грант у Рут.

Рут посмотрела на меня. Я ей кивнул.

— Да, конечно, — с легкостью ответила Рут.

— Мы хотели бы осмотреть квартиру, — сказал Грант старому еврею. — У вас есть запасные ключи?

— Интересный вопрос. А почему у меня не должно быть запасных ключей? Идемте.

И мы все потопали на второй этаж. Собак на своих старческих, подагрических ногах поплелся за нами следом.

А мне и в квартиру уже не нужно было заходить! Я уже здесь, на лестнице, почувствовал Шурины запахи!..

Ноги у меня подкашивались от волнения и страха, я принюхивался изо всех своих сил, стараясь уловить хотя бы малейший запах самого страшного...

Но нет. Пахло Шурой, пахло НАШИМИ книгами и фотографиями, Шуриной одеждой... Пахло, в конце концов, МНОЙ!!! Моими запахами, которые не выветрились из Шуриной жизни даже за эти несколько месяцев...

Как только старик открыл ЭТУ квартиру, то все тончайшие оттенки запахов, которые я почувствовал еще на лестнице, обрушились на меня такой мощной волной, что я, не помня себя, словно в бреду заметался по совершенно незнакомой мне маленькой американской квартирке среди родных и близких мне НАШИХ ленинградских вещей!..

Уйма картонных коробок с книгами стояли повсюду, почти до потолка. Какие-то были уже распакованы. Валялись и уже висели на стенах масса наших любимых фотографий, рисунков, карикатур на Шуру, на меня с Шурой и пара картинок масляными красками... Все это в разные времена было подарено нам с Шурой нашими знакомыми и Шуриными собутыльниками-художниками...

Над каким-то чужим диванчиком висела самая лучшая моя фотография величиной с кухонный поднос. Года три тому назад Шура снимал меня на нашем пустыре. Истратил целую пленку, а потом мы вместе с ним отбирали лучший снимок из контрольных отпечатков, которые ему сделали в лаборатории одной газеты. Там же потом отпечатали и этот здоровенный портрет.

— Елки-палки! — вскричал в восторге Тимур. — Это же ты, Кыся! Ты, ты, ты!.. Ну, отпад!!!

Все тут же посмотрели на меня. Еврей-Собак даже зашел сзади и понюхал у меня под хвостом, словно хотел убедиться, что на фотографиях изображен именно я. Но почему таким способом?..

— По-моему, это то, что мы ищем, — сказала Рут сержанту Гранту, показывая на мои фотографии вместе с Шурой. — Мне кажется — здесь никаких сомнений!.. Это то, что нам нужно...

И несмотря на свое собственное смятение души, граничащее с помешательством от тревоги и радости, я вдруг заметил, что Рут Истлейк — сержант американской полиции тридцати трех лет от роду, мать русского мальчика Тимура, одна из самых красивых Женщин светло-шоколадного цвета, которые когда-либо встречались мне в жизни — с очень пристальным вниманием и совершенно не полицейским интересом разглядывает Шурины фотографии, висящие на стенах и валяющиеся на письменном столе рядом с НАШЕЙ пишущей машинкой...

Надесь, что заметил это только я!.. Рут проявляла к Шуреным фото такое истинно Женское любопытство, что в моей башке неожиданно вдруг что-то сместилось, будто я перешел в некое совершенно иное состояние, словно-заглянул туда, куда, кроме меня, никто не имел права вторгаться. И тогда во всю стену рядом с моей фотографией вдруг повисло совсем уж гигантское фото! А на нем...

... ПУСТЫННЫЙ ЖЕЛТЫЙ ПЛЯЖ, БЕСКРАЙНИЙ ОКЕАН... И НА ТЕПЛОМ ПЕСКЕ, ОБНЯВШИСЬ, СИДИМ МЫ ВСЕ ЧЕТВЕРО — РУТ, ШУРА, ТИМУРЧИК И Я... А НЕПОДАЛЕКУ, В СТОРОНКЕ, СКРОМНЕНЬКО ЛЕЖИТ ТА — ПУШИСТАЯ, БЕЛЕНЬКАЯ, ИЗ КВИНСА. А ВОКРУГ НЕЕ ПРЫГАЮТ НЕСКОЛЬКО МАЛЕНЬКИХ КОТЯТ МОЕЙ МАСТИ, РОЖДЕННЫЕ С УЖЕ ЗАРАНЕЕ РАЗОРВАННЫМИ ЛЕВЫМИ УШКАМИ. НУ СОВСЕМ КАК У МЕНЯ!..

... Уже в следующую секунду эта прекрасная, фантастическая картина исчезла, и я услышал всего лишь вторую половину фразы, сказанную старым евреем — хозяином этого дома:

— С тех пор как мистер Плоткин несколько дней тому назад уехал кого-то там встречать, мы его больше не видели.

— Абсолютно точно, — подтвердил мне его Собак по-Животному.

— Слушайте, Барри! — обратился старик к сержанту Гранту. — Может быть, он уехал в Вашингтон? В конгресс?..

— Вполне может быть, — по-Животному сказал мне его Собак.

— Верно, — согласился с ним сержант Грант. — Месяц тому назад мы получили запрос из Вашингтона на мистера Плоткина. Конгресс Соединенных Штатов интересовался его адресом...

— Я таки вспомнил! — сказал старик. — Мистер Плоткин при мне звонил туда одному конгрессмену и обещал приехать, как только он встретит кого-то из Петрограда...

— Из Петербурга, — поправил его Тимур. — На худой конец — из Ленинграда.

— Для меня «худой конец» начался в Петрограде, детка. С тех пор я и живу здесь. — И старик погладил Тимура по голове.

Я будто знал, что Вашингтона мне не миновать!.. Недаром еще на первой Котово-Кошачьей сходке я упомянул об этом. Заявление слегка отдавало пижонством, но я уже тогда предчувствовал этот «вояж», как говорил Шура, когда куда-нибудь уезжал.

— Мам! Оставь, пожалуйста, наши координаты мистеру... — Тимур запнулся, вопросительно посмотрел на старика.

— Меня зовут Дэвид Блум, детка.

— Мистеру Дэвиду Блуму, мам. Если мистер Плоткин вернется, он сможет нам позвонить и... — сказал Тимур и посмотрел на меня!

— Умница! — сказал я ему по-шелдрейсовски.

— Обязательно, сыночек, — пообещала Рут. — Но мне кажется, этого недостаточно. Хотелось бы выстроить дополнительный план поиска мистера Плоткина, а не ждать, когда он сам объявится...

Но все это мне было уже неинтересно. Я знал одно — впереди у меня Вашингтон, конгрессмен... Как же его звали?! Черт бы его побрал... И там искать Шуру. Или настоять на том, чтобы этим занялось правительство Америки!