Остров надежды - Сара Ларк

— Ты здесь? Это для тебя... Это для тебя что-нибудь значит?

Нора нащупала гемму, которую больше не носила на шее, но та всегда была у нее с собой. Снова и снова ею овладевало чувство, что она изменяет Саймону, потому что живет с Дугом и любит его.

Конечно, никто ей не ответил, и Нора показалась самой себе ужасно глупой, когда, наконец, снова вышла из хижины под лучи солнца и ноги ее при этом ступили на мокрый от дождя песок. Кроме ее собственных следов, здесь не было никаких других.

Но ведь духи не оставляют отпечатков ног.

«Еще как значит!»

Аквази чуть не ответил, когда услышал робкий вопрос Норы. Он яростно вонзил ногти в ствол пальмы, между ветвями которой занял наблюдательный пост, как это часто бывало раньше. Сейчас, когда на берегу стояла хижина, наблюдать за Норой — а зачастую и Дугом, — оставаясь незамеченным, стало еще легче. Сидя на пальме, которая высилась над хижиной, было также удобнее подслушивать их, когда они были внутри, и Аквази достаточно часто приходилось сдерживать себя, чтобы не спрыгнуть вниз и не убить своего соперника, снова похитив женщину. Однако он железно владел собой. С Норой он далеко не уйдет — а за убийство и похищение за ним будут охотиться, как за собакой. Даже в горах он не будет в безопасности. С тех пор как Нэнни признала Дуга Фортнэма в качестве своего домашнего адвоката, Фортнэмы находились под защитой маронов Виндворда. А их отряды найдут его — тут Аквази себя иллюзиями не тешил.

Нет, если он хочет, чтобы у него был хотя бы намек на шанс заполучить Нору обратно, требовалось осуществить план, который он выработал себе уже несколько месяцев назад. Ему нужно помешать заключению мира между белыми и маронами и позаботиться о том, чтобы Нэнни и Квао, а еще лучше и Кудойе с Аккомпонгом потеряли власть. Тогда он сам смог бы объединить маронов или хотя бы часть из них и забрать Нору и своих детей, после того как сделает с Дугом то, чего тот заслуживает. Впрочем, может быть, дело с Дугом Фортнэмом получится решить одним ударом. Если бы ему удалось найти хорошее место для обстрела и успеть несколько раз перезарядить пистолет, то все было бы возможно.

Но сначала ему нужно набраться терпения. Аквази сжал зубы. И предоставил Норе вести диалоги с ее духами.

Осенью 1739 года был, наконец, назначен день торжественного подписания договора, и губернатор предоставил Кудойе, Акком-понгу, Нэнни и Квао свободный вход в Спэниш-Таун. Это, конечно, было связано с трудностями — не каждый белый человек в Кингстоне поддерживал заключение мира.

— Лучше бы мы их выкурили! — возмущался Кристофер Кинсли, который, естественно, как и все другие плантаторы из этой местности, появился на празднике.

Представители высшего общества заняли передние места на квадратной площади перед домом губернатора. Трелони планировал принять вождей маронов здесь, в центре города, а после церемонии сказать несколько слов своим гражданам. Уже сейчас площадь и дорога, которую держали открытой для вождей маронов, были со всех сторон окружены людьми. Каждый, от плантатора до раба, хотел бросить взгляд на легендарную Грэнни Нэнни. Однако среди рабов лишь немногие смогли наслаждаться этой привилегией. Никому и в голову не пришла идея дать выходной своим полевым рабам, и поэтому лишь несколько домашних слуг и служанок, сопровождавших своих господ, появились на площади. Было там и немного свободных чернокожих, но их, естественно, прогнали в последние ряды.

— Я бы тоже так сказал! — ответил Холлистер своему другу и со стоном попытался устроиться удобнее.

Он выжил после ранения, однако, как и раньше, мог ходить и сидеть с большим трудом, и лишь широко расставив ноги. О том, чтобы ездить верхом, нельзя было и думать: даже тряска в карете доставляла ему боль. Поэтому для поездок из Кингстона на свою плантацию и назад он стал пользоваться носилками, которые несли четыре раба.

— Как римский император, — заметила Нора Дугу, когда увидела это в первый раз. — Я знаю, что это не смешно. Бедный человек. Но сравнение с Нероном просто напрашивается.

На празднике в Спэниш-Тауне Холлистеру поставили кресло сразу же за ограждением, где он и сидел, как на троне, ожидая «спектакля». Как и большинство других плантаторов, он коротал время за рассуждениями о том, что именно губернатору в обращении с маронами стоило бы сделать по-другому. Причем предложения становились тем более резкими, чем быстрее карманные фляги с ромом ходили по кругу.

Рядом с Холлистером стояла его жена. Со времени его ранения она практически не отходила от него, чем заслужила в колонии огромное уважение. Леди время от времени бросала недружелюбные взгляды в направлении Норы Фортнэм, которая в беседе не участвовала.

Молодая женщина стояла немного в стороне, элегантно одетая и причесанная по последней моде. Ее белое, расцвеченное веточками цветов платье подчеркивало худощавую фигуру — она вполне могла позволить себе отказаться от корсета, который только что вышел из моды. Нора напудрила волосы, однако не стала покрывать пудрой лицо. Это было бесполезно — пытаться осветлить ее глубоко загорелую кожу с помощью пудры из талька, к тому же в результате получался какой-то болезненный серый цвет. Для того чтобы скрыть ее коричневый загар, на самом деле пришлось бы толстым слоем наносить на лицо свинцовые белила, но этим пусть занимаются денди из свиты губернатора, которые как раз появились в своих лучших нарядах — парчовых камзолах, брюках до колен и ослепительно белых чулках, и стали в несколько рядов возле входа во дворец. Сейчас губернатор будет проходить между ними в сопровождении предводителей маронов.

Нора держала своих детей за руки — Дэдэ в очаровательном белом платье с кружевами, которые подчеркивали ее кожу цвета шоколадного крема, и Джефа в брючках до колен и курточке, подбитой ватой. Он ныл все время, потому что потел, и, естественно, был прав. Все мужчины были одеты слишком тепло, и Ян Мак-Клауд тоже. Он со своей женой Присциллой стоял возле Норы, и, конечно же, на нем была воскресная одежда. Он без жалоб страдал от душной жары, свойственной сезону дождей, и со всем терпением, которое у него только было, призывал Джефа быть джентльменом и достойно вынести все это. Однако Джеф почти не слушал его. Он не хотел быть джентльменом. Нора с большим трудом удерживала его от того, чтобы он не расстегнул пуговки своей тесной одежки и не сбросил ее с себя.

В конце концов, проблему решила его названая бабушка. Адвеа стояла тут же, рядом со своей хозяйкой, — в новой красной юбке, блузке с кружевами и с тщательно повязанным на голове красным тюрбаном. Она всегда носила свою бумагу об освобождении из рабства с собой, в корзине, и у нее был почти обиженный вид, потому что никто не спрашивал об этой грамоте. Но все-таки она, как единственная свободная чернокожая, стояла впереди перед самым дворцом и не хотела, чтобы ее внук испортил ей праздник. Адвеа наклонилась к Джефу и влепила ему две звонких пощечины.

— Вот. Сейчас тебе жарко. И не вздумай реветь! Ты хочешь быть великим воином? Великие воины не ревут!