Солдатами не рождаются - Константин Симонов

А полковой уже отвернулся от него, почему-то поглядев во все стороны, потом в небо, повелительно махнул рукой Рыбочкину и пошел назад так быстро, словно его задержали сверх ожидания и ему уже не оставалось тут ничего сказать или сделать, кроме того, что он сказал и сделал.

Рыбочкин сделал три шага вслед за ним и растерянно обернулся. Но Синцов махнул ему рукой: «Ладно, съедим, делай, как приказывает полковой, что тебе остается?..»

Собственно говоря, Синцову нужно было туда же, куда и им. Полковой, наверное, оставил свою машину в укрытии за их первым, утренним командным пунктом, больше негде. Но идти вместе с ним – раз не потребовал – не хотелось. «Дойдет», – сердито подумал Синцов, почему-то чувствуя себя обворованным из-за этого унесенного полковым комиссаром флага.

– А у вас пока никто не подходит? – спросил он политрука из Шестьдесят второй.

– Пока нет, – сказал политрук и кивнул вдаль, на быстро удалявшиеся спины полкового комиссара и Рыбочкина. – Быстрый какой! Я сперва подумал: кинооператор. Думал, снять нас хочет. А потом вижу: ничего у него с собой нет.

– Я пойду, – сказал Синцов. – А сюда замполита пришлю. Общие мероприятия будут – вдвоем работайте.

– Главное мероприятие уже провели, – улыбнулся политрук, кивнув на Ивана Авдеича, свертывавшего на снегу плащ-палатку.

– Пока! – Синцов пожал ему руку. Хотел в последнюю секунду попросить: если все же встретите командира полка Шаврова, передайте привет от его бывшего комбата Синцова, – но удержался. Навряд ли встретит политрук командира чужого полка, зачем зря сотрясать воздух. Сказал солдатам из Шестьдесят второй: «До свидания, товарищи», – коротко кивнул Чугунову – мол, поскольку ты тут, знаю: все будет в порядке, – и пошел вместе с Иваном Авдеичем назад, в батальон.

По дороге захотел посмотреть, что это был за последний немецкий пулемет, который закидали гранатами, перед тем как соединиться, взял немного правей той лощинки, по которой бежал сюда, и столкнулся со старшиной из роты Чугунова. Старшина вдвоем с солдатом тащил по взгорку тело нашего бойца.

– Куда вы его?

Старшина и боец положили мертвеца на снег.

– Туда, на взгорок, товарищ старший лейтенант, – сказал старшина. – Командир роты приказал там сосредоточить. Еще вчера у саперов трофейной взрывчатки позычили. Подорвем, а то долбить дюже тяжело.

«Да, уже обо всем успел распорядиться Чугунов, хотя бой только кончился. И чтобы подобрали, и куда сложить, и где хоронить. А о взрывчатке еще вчера хлопотал. У него в роте насчет этого строго – за все время ни одного своего на поле боя не оставили».

– Сколько всего? – спросил Синцов.

– Трех снесли, а еще одного, Пятакова, второго номера, ищем.

– Ладно, действуйте. – Синцов пошел дальше.

Немецкий пулемет лежал у входа в развалины трансформаторной будки.

Закидали будку гранатами основательно. Снег кругом был в обрывках тряпья и человеческих тел. В самой будке было полно мертвых. Наверное, в пей грелся целый взвод. Будка стояла на небольшом пригорке, ее опоясывал окоп, и с двух сторон подходили ходы сообщения. Но в окопах мертвых не было – все в будке. Видимо, немцы до того замерзли, что, несмотря ни на какие приказы, все сбились в будку, страх холода оказался сильней дисциплины и чувства самосохранения.

Что там в будке, и кто, и сколько их там, – уже не разберешь. А еще утром тот немец с седыми бровями рисковал своей жизнью, старался, чтобы они остались живы. Говорил по радио таким голосом, что и плохо понимаешь, а понятно. А они все равно не поняли или не поверили.

Пройдя трансформаторную будку, на спуске в лощинку Синцов увидел в ямке, впритык к фундаменту разбитого дома, нашего мертвеца. Лежал в этой ямке плашмя, вытянув руки; как полз по-пластунски, так и умер. На коротко остриженной, припущенной снегом голове чернеет пятно во весь затылок. А шапка, сбитая ударом пули, лежит на шаг впереди головы. На убитом ватник, за спиной тощий сидор, под одной вытянутой рукой автомат, а на ногах валенки. Значит, немцы ночью стреляли на шум и убили, а днем не заметили, если б заметили, валенки бы сняли.

«Не мой, – подумал Синцов. – Этой ночью, когда в разведку посылали, никаких потерь не было. А может, это разведчик из Шестьдесят второй к нам ночью полз через немцев?»

– Перевернем, поглядим, – сказал он Ивану Авдеичу. – Может, документы есть. – Хотя понимал, что, если разведчик, скорей всего, документов не будет.

Лицо у мертвого, когда перевернули, оказалось немолодое, с набитыми снегом глазами. Иван Авдеич расстегнул ватник и пошарил по карманам. Документов не было. Но над карманом был привинчен гвардейски» значок. Значит, перед разведкой пожалел снять, вопреки инструкции.

– Не наш, – сказал Иван Авдеич, увидев значок.

«Надо будет сказать Чугунову, чтобы заодно со своими похоронил», – подумал Синцов и уже на ходу окликнул Ивана Авдеича, задержавшегося около мертвого:

– Ну, что там?

– Сейчас, товарищ старший лейтенант.

Иван Авдеич догнал уже на ходу. Теперь он шел с двумя автоматами, один на шее, другой за плечом, а кроме своего сидора у него через плечо был перекинут и тощий сидор, снятый с убитого.

– Не могли без этого обойтись?

– Бечевка дуже туго завязана, на морозе не развяжешь. Да я так обтрогал, – всего и есть что сухари да тушенки банка. А все же зачем оставлять, товарищ старший лейтенант?

Синцов махнул рукой, ничего не ответил. В самом деле, зачем оставлять? Дело солдатское…

Грязный, перепаханный железом, слежавшийся и заледеневший снег шуршал под ногами осколками. Он был весь изрыт ими, как оспой.

Сколько трупов оттает и обнаружится здесь под сугробами и развалинами весной, сколько без вести пропавших, таких вот, как этот, с которого Иван Авдеич снял его сидор?

– Товарищ старший лейтенант, – вдруг весело окликнул Синцова Иван Авдеич. – Лошаков фрица ведет!..

Синцов повернулся и увидел совсем близко подходившего к ним в сумерках Лошакова, такого же пожилого, как Иван Авдеич, но на редкость для своих лет хороводистого солдата из второй роты.

Маленький кривоногий Лошаков шел впереди, а сзади него в трех шагах шел очень крупный немец.

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант. – Лошаков остановился и приложил руку к ушанке. И немец, остановившись, как по команде, на три шага позади Лошакова, тоже приложил руку к пилотке.

– Что ж вы пленного не впереди, а сзади себя ведете, как корову на базар? – спросил Синцов.

– А я его не боюсь, он мне сам сдавшийся, – сказал Лошаков. – А сзади веду, чтобы кто, по темному времени, не убил его. У него фигура крупная, если мне сзади идти – меня за ним не видать.

Лошаков, как всегда, ерничал и знал, что комбат это понимает, но именно для того и ерничал, чтоб на него обратили внимание и потом рассказывали, как Лошаков своего фрица вел.