Имаджика - Клайв Баркер

– Господь? – сказала она. – Возлюбленный Господь! Достаточно ли это наказание? Простишь ли ты меня теперь?

Ни природа заблуждения Кезуар, ни его глубокая ирония не ускользнули от внимания Юдит. Спасителем Дауд не был. Но, похоже, он был счастлив принять на себя эту роль. Он ответил Кезуар с нежностью в голосе, которая была такой же поддельной, как и властность, которую он имитировал несколько секунд назад.

– Разумеется, я прощу тебя, – сказал он. – За этим я и пришел сюда.

Юдит была уже готова вывести Кезуар из заблуждения, но заметила, что спектакль Дауда отвлекает ослепителя от его жертвы.

– Скажи мне, кто ты, дитя мое? – сказал Дауд.

– Не делай вид, что ты не знаешь, кто она, твою мать! – рявкнул ослепитель. – Кезуар! Это же Кезуар, едрит ее налево!

Дауд оглянулся на Юдит. На лице его отразилось не столько потрясение, сколько прозрение. Потом он снова перевел взгляд на ослепителя.

– Так оно и есть, – сказал он.

– Ты не хуже меня знаешь, что она сделала, – сказал ослепитель. – Она заслужила наказание и покруче.

– Покруче, ты думаешь? – переспросил Дауд, продолжая двигаться навстречу ослепителю, который нервно перекладывал нож из одной руки в другую, словно почувствовав, что жестокость Дауда превосходит его собственную раз в сто.

– И что бы такое сделал покруче? – спросил Дауд.

– То же самое, что она делала с другими, много-много раз.

– Ты думаешь, она делала это сама?

– Но ведь и она отвечает за это? Кому какое дело, что там происходит у них наверху? Но исчезают люди, а потом находят их расчлененные трупы... – Он выдавил слабую, нервную улыбку. – ...вы же знаете, что она заслужила это.

– А ты? – спросил Дауд. – Что ты заслужил?

– Я не говорю, что я герой, – сказал ослепитель. – Я просто считаю, что она заслужила это.

– Понятно, – сказал Дауд.

С того места, где находилась Юдит, о том, что случилось дальше, можно было судить скорее по косвенным предположениям. Она видела, как мучитель Кезуар попятился от Дауда с выражением отвращения и испуга на лице; потом она увидела, как он бросился вперед, судя по всему намереваясь вонзить Дауду в сердце нож. Во время своего выпада он оказался в сфере досягаемости жучков, и прежде чем его клинок коснулся плоти Дауда, они, видимо, прыгнули на него, так как он отпрянул с воплем ужаса, зажимая свободной рукой лицо. То, что за этим последовало, Юдит уже приходилось видеть. Ослепитель стал скрести пальцами глаза, ноздри и губы. Жучки начали свою разрушительную работу внутри его организма, и ноги отказали ему. Упав у ног Дауда, он забился на земле в припадке ярости и боли и в конце концов засунул нож себе в рот, пытаясь выковырять пожирающих его тварей. За этим занятием смерть и застигла его. Рука упала вниз, а лезвие осталось во рту, словно он поперхнулся им.

– Все кончено, – сказал Дауд Кезуар, которая лежала на земле в нескольких ярдах от трупа своего мучителя, обхватив руками свои дрожащие плечи. – Больше он не причинит тебе никакого вреда.

– Благодарю тебя, Господь.

– Эти обвинения, которые он предъявил тебе, дитя мое?..

– Да.

– Эти ужасные обвинения...

– Да.

– Они справедливы?

– Да, – сказала Кезуар. – Я хочу исповедовать все свои грехи, прежде чем умру. Вы выслушаете меня?

– Выслушаю, – сказал Дауд, источая великодушие.

Юдит уже устала от роли простой свидетельницы происходящих событий и теперь направилась к Кезуар и ее исповеднику, но Дауд услышал ее шаги, обернулся и покачал головой.

– Я согрешила, мой Господь Иисус, – сказала Кезуар. – На совести моей столько грехов. Я умоляю тебя о прощении.

Не столько отпор Дауда, сколько отчаяние, которое слышалось в голосе ее сестры, удержало Юдит от того, чтобы обнаружить перед ней свое присутствие. Страдания Кезуар достигли высшей точки, и какое право имела Юдит отказать ей в общении с неким милостивым духом, которого она себе вообразила? Конечно, Дауд вовсе не был Христом, как это представлялось Кезуар, но имело ли это какое-нибудь значение? К чему может привести разоблачение отца-исповедника, кроме как к новым страданиям несчастной?

Дауд опустился на колени перед Кезуар и взял ее на руки, продемонстрировав такую способность к нежности или, во всяком случае, к ее имитации, которой Юдит за ним никогда не подозревала. Что же касается Кезуар, то ею, несмотря на раны, овладело блаженство. Она вцепилась в пиджак Дауда и продолжала благодарить его снова и снова за его безмерную доброту. Он мягко сказал ей, что нет никакой необходимости перечислять свои преступления вслух.

– Они в твоем сердце, и я вижу их там, – сказал он. – И я прощаю тебя. Расскажи мне лучше теперь о своем муже. Где он? Почему он не пришел вместе с тобой, чтобы просить прощения?

– Он не верил в то, что ты здесь, – сказала Кезуар. – Я говорила ему, что видела тебя в гавани, но у него нет веры.

– Совсем?

– Только в себя самого, – горько сказала она.

Задавая ей все новые вопросы, Дауд принялся покачиваться взад и вперед, внимание его было настолько сосредоточено на его жертве, что он не заметил приближения Юдит. Она позавидовала Дауду, держащему Кезуар в своих объятиях. Хотелось бы ей быть на его месте.

– А кто твой муж? – спрашивал у нее Дауд.

– Ты знаешь, кто он, – отвечала Кезуар. – Он – Автарх. Он управляет Имаджикой.

– Но ведь он не всегда был Автархом?

– Да.

– Так кем же он был раньше? – поинтересовался Дауд. – Обычным человеком?

– Нет, – сказала она. – Не думаю, чтобы он когда-нибудь был обычным человеком. Но я не помню точно.

Он перестал покачивать ее.

– Я думаю, ты помнишь, – сказал он слегка изменившимся тоном. – Расскажи мне, кем он был до того, как начал править Изорддеррексом? И кем была ты?

– Я была никем, – ответила она просто.

– Так как же тебе удалось подняться так высоко?

– Он любил меня. С самого начала он любил меня.

– А ты не совершила никакого нечестивого поступка для того, чтобы возвыситься? – сказал Дауд. Она заколебалась, и он стал настойчивее. – Что ты сделала? – спросил он. – Что? Что?

Его голос отдаленно напоминал голос Оскара: слуга говорил тоном своего хозяина. Оробевшая от этого натиска, Кезуар ответила:

– Я много раз бывала в Бастионе Бану, – призналась она. – И даже во Флигеле. Туда я тоже заходила.

– И что там?

– Сумасшедшие женщины. Те, которые убили своих мужей, или детей...