Наследники земли - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра

class="a">[28], существенно осложнившая положение евреев. В отличие от норм, установленных для кастильских евреев по настоянию брата Висенте Феррера, булла папы Бенедикта Тринадцатого ставила целью окончательное уничтожение евреев, которые после диспута остались в своей вере. В христианство обращались целые еврейские кварталы, но были и те, кто не отступился: Теруэль, Жирона, Перпиньян, сама Тортоса, Фальсет, Тарасона, Монсон, Бесалу, Уэска, Хака…

К строгим правилам сегрегации евреев – прежде всего новообращенных, которых не допускали к некоторым видам работ, – и другим ограничениям, делавшим существование евреев невыносимым, добавился запрет на хранение иудейских книг. Иноверцев обязали передать еретические манускрипты церковным властям в течение месяца – в противном случае в дело вступала инквизиция.

Но если папская булла чем-то и отличалась от законов Аильона, кроме внешнего оформления, то именно тем, что папа обязал закрыть синагоги, в особенности – наиболее богатые, где еретики могли устраивать пышные церемонии. Кроме того, было приказано закрыть синагоги, воздвигнутые на месте христианских церквей и соборов. Если уничтожить или принизить «еврейские храмы», считали христиане, то и вера их утратит значение. Закрыли единственную синагогу в Жироне – основанием для этого послужили ложные свидетельства: якобы она была построена на месте христианской часовни Святого Лаврентия.

– Хочешь, чтобы я донесла на тебя священнику, что ты сожительствуешь с этой… – Рехина колебалась, подбирая слово для Катерины. – С этой рабыней?

Рехина, хорошо одетая, вошла в дом Барчи в сопровождении юнца-мавра, который нес сундук, где, должно быть, лежали ее вещи. Было решено, что первым заговорит Уго, и он сделал шаг к жене. Рехина со своим рабом стояли на одной стороне столовой, а Уго, Катерина и Барча – на другой, словно две враждующие армии.

– Если ты попробуешь донести… – хотел пригрозить Уго, но тут вмешалась Барча и запричитала.

– Не надо ни на кого жаловаться, мы тебя умоляем! – воскликнула мавританка.

Лицо Рехины смягчилось. Уго посмотрел на ее нос: он был напряжен, и значило это только одно: жена притворяется.

– Оставайся с нами, – предложила Барча, – это ведь твой дом.

Рехина сделала знак рабу, и тот внес сундук.

– Ты знаешь дорогу, – иронично сказала мавританка, когда Рехина уже повернулась к ней спиной и стала подниматься по лестнице.

Не успела Рехина скрыться из виду, как Барча жестом попросила Уго и Катерину замолчать и пошла в соседнюю комнату на первом этаже, которая много раньше служила мастерской для Жауме, изготовлявшего рукоятки для ножей.

– И ты собирался вовлечь Мерсе в эту заваруху? – прошептала Барча. – Это бы нам всем вышло боком. Точно тебе говорю!

Уго и Катерине пришлось согласиться. Совсем по-другому взглянули они на свой план в момент его воплощения! Шантажировать Рехину еврейскими книгами было плохой затеей – слишком опасной для Мерсе.

– Мы не можем рисковать девочкой, – заметила Барча. – Рехина – это только наша проблема. Мы сами с ней справимся. Много лет назад мы поладили с твоей женой ради девочки, но теперь, когда Мерсе в безопасности, я сделаю жизнь Рехины невыносимой. – Уго вспомнил, какой скверный характер был у Барчи, когда он только ее купил: она заставила его, своего господина, нести самый тяжелый кувшин. – Трое против одной. Мы заставим ее отступить!

– Осторожнее с тем, чем она станет вас угощать.

Это единственное, что пришло Уго в голову, когда мавританка принялась перечислять тысячи способов досадить Рехине. Катерина молчала и выглядела обеспокоенной.

Наступил январь 1415 года; время, когда молодое вино закончило второе, медленное брожение и его стало можно употреблять.

– Адмирал требует, чтобы ты закупил вино в Наварклесе, – сказал Герао, присланный Бернатом. – Если и тратить деньги, то на благо своих земель.

Возможно, в другой раз Уго и стал бы возражать: кто такой Бернат, чтобы указывать, где покупать вино? Но сейчас ему нужны были деньги, с которыми он мог бы начать все сначала. Запасов огненной воды у него хватало. Об этом он сказал Катерине в сарае, где хранил бочки.

– Разве не ты советовала мне быть осторожным?

– Да, я, – ответила Катерина. – И я не отказываюсь от своих слов. Но зачем быть богатым, если не помогать страждущим?

– Я просто хочу заработать на виноградник, который поможет нам выжить, – ответил Уго. – Я хочу закончить свои дни, ухаживая за лозами. И хотел бы прожить достаточно, чтобы проверить качество моих вин. Вот к чему я стремлюсь. Не к богатству.

– Уверена, ты получишь виноградник, – сказала Катерина, взяв его за руку. – Ты этого достоин.

Уго хотел было вспомнить, как он пытался возразить и как Катерина поцелуями заставила его замолчать, но вдруг почувствовал, что его кто-то хлопнул по плечу. Это был Герао; он просил виноторговца покинуть контору нотариуса, в дверях которой Уго в задумчивости остановился.

– Да-да, – проговорил Уго. – Я должен поблагодарить за это его милость? – спросил он человечка, как только они вышли на улицу.

Денег было немного – ровно столько, чтобы хватило на хорошую партию вина.

– Я уже говорил тебе, что адмирал не нуждается в благодарности. Ему нужно только, чтобы ты вернул ему деньги.

– Это он все еще мне должен, – пробурчал Уго.

– Ты что-то сказал?

– Нет. – «Нет? – подумал Уго. – Но разве это не правда?» – Я тоже дал ему однажды денег… – громко сказал виноторговец. – И он мне их так и не вернул.

– Хочешь, я ему напомню? – спросил Герао. – Адмирал – человек чести, и он всегда платит свои долги.

Немного подумав, Уго решил, что начать следует с проблемы дочери. Во время их последней встречи она сообщила, что во дворце на улице Маркет появился старый овдовевший барон. Вместе с ним – двое сыновей от прежнего брака, ровесники Мерсе, смотревшие на нее с нескрываемой похотью, которой совсем не хватало их отцу, словно вся чувственность старика перешла к детям. Так было, рассказывала Мерсе, пока Бернат не ударил кулаком по столу с такой силой, что упали бокалы. С тех пор, добавила она, дети барона из страха перед Бернатом ведут себя вежливо.

– Нет, – ответил Уго, возвращаясь к разговору с Герао. – Не надо ему напоминать.

– Когда отправляешься?

– Как только смогу. Уже самое время.

– Удачи, – пожелал Герао.

Они шли мимо собора, ставшего еще прекраснее, с тех пор как несколько лет назад римские стены, закрывавшие его фасад, были снесены. Добравшись до площади Сант-Жауме, Уго и Герао должны были расстаться: один шел в сторону Раваля и Госпитальной улицы, а другой – на улицу Маркет.

– Герао, – окликнул Уго, прежде чем они разошлись. Он решил довериться мажордому, ведь Мерсе утверждала, что он хороший человек. – Я не понимаю, отчего свадьба моей дочери так долго откладывается.