Королевский лес. Роман об Англии - Эдвард Резерфорд

Они все равно осмотрели мост Фолли, после чего немного прошлись по речному берегу. Эдвард возобновил болтовню. Все было очень мило. Вскоре после этого мистер Гилпин и девушки пожелали вернуться в гостиницу «Синий вепрь», чтобы пообедать и отдохнуть. Эдвард и мистер Мартелл проводили их до места. Эдвард пообещал, что завтра с утра придет снова и они продолжат знакомство с Оксфордом. У мистера Мартелла, похоже, были другие дела. Однако на последний день их визита Эдвард предложил запланировать посещение Вудстока и Бленхеймского дворца, огромного загородного особняка герцога Мальборо с великолепным парком.

– Герцога сейчас нет, – сказал Эдвард, – но внутрь войти можно, если подать прошение, а я уже это сделал.

– Великолепно! – воскликнул Гилпин. – У герцога есть полотна Рубенса, которые нельзя пропустить.

– Мартелл, – спросил Эдвард, – не желаете составить нам компанию? – Видя, что друг колеблется, он поинтересовался: – Вы бывали в Бленхейме?

– Останавливался раз или два, – бесстрастно ответил Мартелл.

– О Боже, Мартелл! – вскричал Эдвард, ничуть не смутившись. – Я должен был сообразить, что вы знакомы с герцогом. Коли так, давайте же составьте дамам компанию, или вы бываете в Бленхейме, только когда вас принимает хозяин?

К удивлению Фанни, в ответ на эту остроту Мартелл лишь едва заметно улыбнулся и покачал головой. Его как будто не задело щенячье подтрунивание Эдварда.

– Я с удовольствием составлю вам компанию, – ответил он, слегка поклонившись, но было ли это сказано искренне, Фанни так и не поняла.

После этого мистер Мартелл покинул их, и девушки пообедали с Эдвардом и мистером Гилпином. Фанни решила, что и славно, так как отпала необходимость беседовать с человеком, которого не особо привлекало их общество. Впрочем, она поинтересовалась мнением мистера Гилпина о товарище Эдварда.

– Он весьма умен, хотя, пожалуй, ему недостает гибкости, – осторожно ответил Гилпин. – Но чтобы судить, нужно познакомиться с ним поближе.

Это интересно, но не совсем то, что она имела в виду.

– Он чертовски богат, – сказал Эдвард. – Уж можете мне поверить.

Позже, в номере, она спросила у Луизы, что думает та. Ей всегда нравилось обсуждать с Луизой разные вещи. Они с кузиной были очень близки – возможно, потому, что разительно отличались. Обе с верным глазом, обе любили рисовать, но если Фанни выискивала в пейзаже какой-то особый световой эффект или необычные погодные условия, то Луиза, поработав немного, довольствовалась несколькими цветными мазками и говорила, что дело сделано. Или же, на занятиях у мистера Гилпина, добавляла какую-то несерьезную деталь и, когда мэтр проходил мимо, показывала и спрашивала: «Вам нравится мой кролик, мистер Гилпин? Смотрите, какой лопоухий».

Но все это делалось весело и так совпадало с ее характером, что он лишь улыбался: «Да, Луиза» – и не держал обиды.

У Луизы имелся талант к подражательству, она великолепно копировала мистера Гроклтона, но в ней не было злонамеренности. Она читала столько, сколько хотела; владела французским достаточно, чтобы развлекать в Лимингтоне французских офицеров. С ее прекрасными глазами, роскошными темными волосами и вообще красотой Луиза давно пришла к выводу, что роль хорошенькой дочери богатейшего в Лимингтоне купца отлично увязывается с ее амбициями. И если бы она, пожелав этого, могла стать умнее или трудолюбивее, то наверняка решила бы, что это не в ее интересах.

– Что я думаю о мистере Мартелле, Фанни? Он выгодная партия и знает об этом.

Это была чистая правда.

– Но как насчет его характера и взглядов?

– Да мне-то, Фанни, откуда знать. Ведь ты же с ним беседовала. – (Фанни не думала об этом, но сейчас осознала, что Луиза, вопреки обыкновению, почти постоянно молчала во время прогулки с мистером Мартеллом.) – Я только одно заметила, Фанни, – с улыбкой продолжила прелестная кузина.

– Что же, Луиза, скажи?

– Что он тебе понравился. – И тут Луизу разобрал смех.

– Мне? О нет, Луиза! Вряд ли. С чего ты взяла?

Но Луиза отказалась от дальнейшего обсуждения, села у окна в кресло, взяла свой альбом и принялась что-то набрасывать на чистом листе, избегая всяческих разговоров, а Фанни начала готовиться ко сну. Наконец Луиза подозвала Фанни и, молча протянув ей альбом, дала взглянуть при угасающем свете дня на рисунок.

На нем был изображен крупный благородный олень в пору гона, стоящий в сумерках на поросшей вереском опушке. Готовый зареветь, он запрокинул увенчанную великолепными рогами голову. Нарисовано было очень похоже и хорошо схвачено. С одной оговоркой: вместо морды красовалось лицо мистера Мартелла.

– Хорошо, что завтра мы его не увидим, – сказала Фанни, – а то я боюсь засмеяться.

День прошел замечательно. Мистер Мартелл не появился, и они даже не вспоминали о нем. Однако следующим утром он, в коричневом рединготе, коротких штанах для верховой езды и коричневом же цилиндре, стоял у гостиницы. Все сели в экипаж, а он оседлал великолепного гнедого коня, пояснив, что надо дать тому размяться, благо день погожий, а конь двое суток не покидал стойла. Хотя это было вполне здраво, Фанни невольно подумала, что это также избавит его от необходимости поддерживать беседу в пути.

Несмотря на то что мистер Мартелл ехал рядом, поездка получилась очень приятной. Мистер Гилпин был невысокого мнения об оксфордширской сельской местности.

– Все слишком ровно, – заявил он. – Я вижу только возделанную тоску.

Но если пейзажу до боли недоставало живописности, то история этого края была краше. Священник напомнил, что средневековый английский король[23] содержал в Вудстоке свою любовницу, прекрасную Розамунду. Королева же так ревновала к этой особе, что вознамерилась ее отравить. И сказывали, что король обнес обитель Розамунды лабиринтом, пройти который мог только он сам.

– Красивая история, даже если выдуманная, – заметил священник.

Так он потчевал их разными историями, пока они не достигли парковых ворот огромного Бленхеймского дворца.

Бедный сквайр Джон Черчилль был добрым малым при дворе веселого монарха, с которым делил любовницу. Но он оказался и замечательным солдатом. Одержав ряд блестящих побед при королеве Анне, он удостоился титула герцога Мальборо и был, как все успешные полководцы, награжден крупным поместьем. Тем солнечным утром Фанни, пока их экипаж катил по подъездной аллее, нетерпеливо высовывалась, желая увидеть дворец. И вскоре, взглянув через просторную лужайку, увидела.

Это стало подлинным потрясением. Она чуть не задохнулась, испытав леденящий страх. Она знала особняки Нью-Фореста, посетила внушительный Уилтон-Хаус в Саруме, но никогда не сталкивалась ни с чем подобным.

Огромный классический Бленхеймский дворец, названный в честь самой знаменитой победы герцога над Людовиком XIV, был не встроен в ландшафт, а растекался по нему, как атакующая конница, высеченная в камне. Перед его барочным великолепием меркли даже крупнейшие английские усадьбы. Это не был английский загородный дом. Это был европейский дворец, сравнимый с Луврским, Версальским или одним из грандиозных австрийских, построенных в Вене. За их классическими фасадами улавливался дух почти восточной власти, присущей русским царям или тюркским ханам бескрайних степей.