Белая Богиня - Роберт Ранке Грейвс

Повествование продолжается:

Едва Суибне проговорил эти слова, со всех сторон в лагерь вошло войско. В ужасе он умчался, как это случалось с ним прежде, а когда взлетел ввысь и уселся на увитую плющом ветку, то рядом села Ведьма с мельницы. Тогда сочинил Суибне эти стихи о деревьях и травах Ирландии:

Ветвистый дуб, зеленый дуб,

Ты выше всех деревьев.

Орешник милый, ты поменьше,

Но вкусные орехи у тебя.

Ты не жестока, о ольха,

Сверкаешь ты красиво,

Не колешь, не занозишь

В своем владенье ты.

О терн колючий, дашь мне

Ты ягод черных вволю.

Кресс водяной растет в ручье,

Где черный дрозд пьет воду.

О яблоня, тебя от века

Трясут кому не лень;

Рябина плодовитая,

Прекрасна ты в цвету!

Шиповник нависающий,

Нечестен ты со мной;

Ты ранишь плоть мою,

И кровь мою ты пьешь.

О тис, о тис, ты, как всегда,

Растешь в саду церковном;

Ты, плющ, растешь вьюном

В лесу глухом и темном.

О падуб величавый,

Защита от ветров;

Злой ясень — наконечник

Для меткого копья.

И добрая, и гордая,

И гладкая, и звонкая,

Приятен вид твоих ветвей,

Береза, в вышине…

Одно несчастье ведет за собой другое, и однажды, когда Суибне хотел набрать водяного кресса в ручье возле Рос Корнойна, жена монастырского бейлифа прогнала его прочь и не оставила ему ни листочка, что ввергло его в еще большее отчаяние:

О, жизнь моя мрачна,

Постель моя жестка,

Мне холодно в мороз,

И ветер бьет меня.

Холодный ветер, злой,

И солнца нет согреться,

На дереве в горах

Приют я лишь найду.

То дождь, то снег.

Иду тропой оленьей

И в летний день,

И в день зимы морозной.

Ревут олени поутру,

Тревожат эхом лес,

И рев могучий их

Морскому не уступит…

На берегу сыром Лох Эрне

Лежу я в ожиданье,

Когда взойдет на небо солнце,

Когда наступит новый день.

Потом Суибне вновь стал думать об Эоранн. Повествование продолжается:

Вновь Суибне пошел туда, где была Эоранн со своими прислужницами, и встал возле ворот, и сказал:

— Ты отдыхаешь, Эоранн, а для меня нет нигде покоя.

— Воистину так, — отозвалась Эоранн. — Входи же.

— Нет, — отказался Суибне, — если только воины не заточат меня в твоем доме.

— Похоже, разум не вернулся к тебе, и если ты не хочешь остаться с нами, то уходи и не являйся сюда больше, ибо нам будет стыдно, если увидит тебя в позоре тот, кто видел тебя в славе.

— Горе мне! — воскликнул Суибне. — Горе тому, кто поверит женщине…

Суибне опять стал скитаться и жил так, пока не подружился с женой пастуха, которая втайне наливала ему молоко в след, оставшийся от ее пятки на полу коровника. Суибне с благодарностью пил это молоко, но однажды пастух принял его за любовника своей жены, взял копье и смертельно его ранил. Тут к Суибне вернулся разум, и он почил в мире. На его могиле положен красивый камень, доставленный сердечной щедростью святого Молина…

В этом неправдоподобном сюжете скрыт другой сюжет о поэте, которым завладела Ведьма с мельницы, иначе говоря Белая Богиня. Он называет ее «белой, в муке, женщиной», подобно тому как греки называли ее «Алфито, богиня ячменной муки». Этот поэт ссорится и с Церковью, и с бардами-академиками, и они изгоняют его. Ему приходится уйти и от своей жены, когда-то бывшей его Музой, и хотя она жалеет его и признается в своей любви к нему, он не может довериться ей. Он никому не верит, даже своему лучшему другу, и ни с кем не водится, кроме как с черными дроздами, оленями, жаворонками, барсуками, лисами и деревьями в лесу.

К концу повествования Суибне теряет даже Ведьму с мельницы, которая ломает себе шею, прыгая с ним, и это означает, насколько я понимаю, что Суибне перестает быть поэтом, сокрушенный одиночеством. Несчастный Суибне возвращается к Эоранн, но её любовь умерла и она холодно гонит её прочь.

Эта история была придумана как иллюстрация «Триады», то есть «смертельно смеяться над поэтом, смертельно любить поэта, смертельно быть поэтом». Для Суибне оказалось смертельным смеяться над поэтом и быть поэтом, для Эоранн оказалось смертельным любить поэта. Только после того, как несчастный Суибне умирает, к нему вновь возвращается слава.

Пожалуй, это самая горькая и жестокая история о предназначении поэта во всей европейской литературе. Предназначение поэтессы описано почти в такой же печальной истории «Любовь Лиадан и Куритира», о которой мы уже говорили.

Однако не стоит говорить только о несчастьях и безумии. Поэт пишет, как правило, пока он еще молод и находится под чарами Белой Богини.

Любовь, чье имя странным было,

Ни с чьим не схожим бытие…

Отчаяние породило

Для безнадежности ее.

(Перевод А. Шараповой)

В результате он или совсем теряет девушку, чего он и опасался (справедливо) с самого начала, или женится на ней и теряет ее частично. Все правильно. Если она становится ему хорошей женой, зачем ему заниматься поэзией и губить себя? А если поэтесса может родить здорового ребенка в обмен на свой поэтический дар? Владычица Белая Богиня отпускает обоих с насмешливой улыбкой и никогда не наказывает, насколько мне известно; но она так же не хвалит, не балует и не награждает орденами тех, кто ей служит. Нет позора в том, чтобы быть бывшим поэтом, если рвать с нею совсем, как Рембо или (недавно) Лора Райдинг.

И все же неужели пропасть между служителем Белой Богини и почтенным гражданином так глубока, как говорили о том ирландские поэты? Суибне одержим поэзией, и Лиадан тоже. А есть ли у того или другой чувство юмора? Несомненно, нет, иначе они не наказали бы себя столь жестоко. Юмор — это дар, помогающий мужчинам и женщинам пережить напряжение городской жизни. Если у поэта есть чувство юмора, то он может красиво сходить с ума, красиво переживать свои любовные неудачи, красиво отказываться от благополучия, красиво умирать и не будоражить общество. Он сам не жалеет себя и не желает внушать жалость тем, кто его любит. И это точно так же относится к поэтессам.