Тыл-фронт - Андрей Андреевич Головин

Маедо, словно опомнившись, попятился к дверям. Натали сползла на пол и судорожно забилась в рыданиях. Закрыв глаза, Долгополов втискивал себя в темный угол. «Господи, боже мой, помоги!.. Помоги!» — истерически взывал он.

* * *

Дома Долгополов осмелился появиться только вечером. «Это конец, конец! Что делать?» — метался он по комнате. Его лихорадочные безумные мысли прервал телефонный звонок. Князь отпрянул в угол и с ужасом смотрел на телефонный аппарат, но тот продолжал требовательно звонить. Решившись, Долгополов снял трубку.

— Алло… Да… Кто? — Лицо князя вытянулось и позеленело. Телефонная трубка запрыгала в руках. — Слушаюсь, господин Маедо! Сейчас буду.

Князь не положил, а бросил трубку, будто она жгла руку. «Зачем я нужен Маедо? — в сознании вдруг встала окровавленная голова Ермилова. — А-га-га… — истерически взвыл он. — Не-е-т, господа! Я буду защищаться. Бежать… бежать!»

Долгополов черным ходом выбежал во двор и через запасную калитку вышел в пустынный переулок. Оглянувшись по сторонам, чуть ли не бегом направился к особняку Кислицина. «Деньги… Во что бы то ни стало добыть банкноты… Американские… Английские… Турецкие… Что они хотят поставить мне в вину?»

У высокого забора генерального парка Долгополов умерил шаги и незаметно осмотрелся. Не обнаружив ничего подозрительного, приблизился к забору и сдвинул в сторону один из украшавших его резных ромбов. Нырнув в шпалерник желтой акации, князь направился к дому. При выходе из парка ему показалось, что в открытом окне комнаты Тураевой мелькнула тень. Долгополов испуганно отпрянул к дереву и замер. «Показалось. Дурная привычка — сидеть впотьмах», — подумал князь и торопливо шмыгнул к боковому входу. Ни в гардеробной, ни в прилегающем к ней небольшом салоне света не было. Бесшумно миновав их, князь открыл двери в бильярдную. Яркий свет ударил в глаза. «У-у, как некстати!»

Долгополов вошел в бильярдную, прикрыл за собой дверь и прислушался. В обычное время он часто сиживал в кабинете Кислицына один. Но сейчас он чувствовал страх. И как все профессиональные негодяи, он боялся не того, что его могут уличить, а того, что ему могут помешать. Князь быстро прошел к небольшой потайной зеркальной двери, достал ключ, открыл дверь и вошел в кабинет. «Хорошо, что здесь выключен свет», — подумал он, плотно прикрывая дверь.

Включив карманный фонарь, Долгополов легко открыл сейф и торопливо зашарил в ящиках. Вдруг дверь в бильярдную распахнулась. Толстый сноп яркого света устремился прямо на князя. Долгополов резко обернулся и прикрыл сейф спиной.

— Спокойно, князь! — иронически проговорила Тураева и щелкнула «лейкой».

— Вы?! Я… — оторопело вскрикнул князь.

— Вы и я, — насмешливо заключила Тураева. Она спокойно вошла в кабинет и включила свет.

— Что вы делаете? — угрожающе прошипел Долгополов, засовывая руку в карман.

— Спокойно, князь. Стрелять ты не будешь. Это не в твоих интересах. Я же не из робкого десятка.

Она подошла к князю, отодвинула его в сторону и мельком заглянула в сейф. Долгополов со страхом и злобой смотрел на Тураеву.

— Неумно, князь, поступаешь, — поморщилась Вероника. — Все перерыл. Проигрался, наверно?

— Нет, Вероника, дорогая! Ермилов… То есть помнишь Ермилова. Сейчас вызывают меня…

— Эх ты, рыцарь дамских сердец! Сложите все как было. Хотя я лучше вас знаю. — Она быстро сложила разбросанные бумаги и закрыла сейф. — Идите ко мне в комнату, там я вам все объясню, — повелительно бросила она и первой направилась к двери. Озадаченный князь поплелся за ней. Открыв дверь, Тураева сверкнула на Долгополова кошачьими глазами и пропустила первым в свой будуар. Переступив порог, князь вскрикнул и отпрыгнул к стенке.

— Вы удивлены? — осведомился капитан Маедо, направляя на него пистолет. — Сдай оружие!

Долгополов рухнул на колени.

— Не убивайте!.. Не убивайте!.. — и заколотился головой о пол.

Маедо ударил его сапогом в лицо.

5

Выступили в полночь. Луна светила слепо, неохотно. В тылу у японцев было беспокойно: перекликались солдаты, раздавались отрывистые выкрики команд. «Бессонница напала», — заметил кто-то из пограничников. Но это ночное оживление все больше убеждало Рощина в том, что японцы готовятся к контрудару. Было что-то предвзятое в тактике противника. Вдоль единственной дороги к Мулину пусто сосредоточены танки, стянуты стрелковые войска, артиллерия выдвинута почти к линии фронта. Подать сигнал — и вся эта машина двинется вперед. Завоевательная мания подавила в японской армии здравый рассудок, заразила национальную гордость ядом шовинизма. Солдат из воина своего народа, превратился в бездумного фанатика, в «божественный ветер»[30]. И хотя за пять боевых дней японская армия отступила на сто пятьдесят километров, сейчас она собиралась двинуться вперед.

Пограничники уже с недоумением поглядывали на Рощина. Майор вел их все глубже в тыл. Остановились на окраине станции Модаоши, у стоящего, на отлете русского домишки дорожного смотрителя. У ворот виднелся легковой автомобиль, и маячила фигура часового с автоматом.

— На этом и остановимся! — полушепотом бросил Рощин.

Понаблюдав за домом около часа, майор заключил, что «служебная горячка» здесь уже улеглась, командир или штаб (в этом Рощин не сомневался) отдыхает или дописывает последние боевые реляции.

Перебравшись через высокий забор, Рощин заметил второго часового. Тот дремал или спал, сидя на крыльце.

— Снимите часового, входите в ворота и снимайте второго. В машине должен спать шофер… Только без шума! — предупредил майор пограничников. Когда пограничники вошли во двор, Рощин захватил с собой Федорчука и шестерых бойцов, по привычке одернул гимнастерку и открыл дверь.

Из соседней комнаты доносилась монотонная тихая речь. Указав пограничникам глазами на выходившие в прихожую две другие двери, Рощин с Федорчуком шагнули в зал. Посреди комнаты стоял капитан. Он, очевидно, что-то диктовал сидевшему за столом унтер-офицеру. Увидев Рощина, капитан застыл с открытым ртом, унтер-офицер начал медленно оседать. Капитан что-то закричал в соседнюю комнату. Выстрел Рощина оборвал его крик, второй выстрел свалил унтер-офицера. В другой половине дома, за стеной, гулко хлопнуло, еще несколько выстрелов, донесся шум борьбы, хриплые вздохи.

— А, нахэ р-р-рээтай! — раздался угрожающий рев Федорчука в соседней комнате. — Сэймэй-й и гонсе-ку-у! — нараспев доказывал Кондрат Денисович кому-то свои познания в японском языке.

Аккуратно сложив все бумаги, Рощин сунул их за пазуху и заглянул к Федорчуку. Перед старшиной стоял навытяжку обезумевший подполковник с совершенно белым лицом.

— Скорее кончайте! — недовольно бросил Рощин. Кондрат Денисович растерянно взглянул на майора.

— Хоть бы вин меня разозлив, — виновато пробурчал старшина.

Но Рощин его не слушал. Подойдя к столу, он сложил лежавшую на нем карту, засунул ее в папку подполковника, сунул под мышку и молча вышел в зал.

— Дамбуцу[31]! — снова донесся выкрик старшины, явно вызывавшего подполковника «на скандал», но императорский