Отель «Калифорния» - Мира Вольная

— Mapa, — простонал я в губы.

— Думаешь о том, как бы трахнуть меня прямо здесь? — рассмеялась она хрипло, отстраняясь. — Поверь, гад, секс на пляже хорош только в кино, песок выковыривать замучаешься потом.

— Зас-с-с-сранка!

Мара вывернулась из моих рук и нырнула, я остался стоять на месте. Хватило меня минут на десять. Шелестова любила воду. И Шелестова любила дразнить. Она почти сводила меня с ума, и эти чертовы капли на успевшей стать слегка бронзовой коже, мокрые волосы, дурацкий купальник…

Ладно. Я нырнул глубже, поплыл к буйкам. Мне надо было вымотаться и сбросить напряжение.

Мы поужинали сегодня для разнообразия в кафе напротив отеля. Милое, очень колоритное семейное заведение. Хозяин — радушный, улыбчивый каталонец уже в возрасте, традиционная кухня и сладкая фруктовая сангрия.

Я ушел в душ, как только мы вернулись в номер. Сегодня мы планировали отправиться на Манджуик, но…

Прохладные струи вернули ясность мыслей, ленивая улыбка растянула губы.

Игра, которая даже еще не началась, уже туманила мозги.

Через пятнадцать минут я лежал на кровати, слушая, как в душе шумит вода, стараясь отогнать от себя образы об обнаженном, гибком теле под струями воды, усиленно делая вид, что мне фиолетово, пытаясь расслабиться.

О-о-о, искушение было очень велико.

Шелестова вышла еще минут через пятнадцать. Я наблюдал за ней из-под ресниц, делая вид, что сплю. Гостиничные халаты — сущая дрянь, невозможно понять, что они скрывают.

Я закрыл глаза, услышал, как Мара подошла к изголовью, почувствовал взгляд на своей коже.

— Я думала, что ты присоединишься ко мне, — послышался шорох ткани.

— А ты хотела, чтобы я присоединился? — голос звучал сонно-лениво. Это стоило невероятных, нечеловеческих усилий, впрочем, как и не открывать глаза. Прогнулся едва заметно под ее весом матрас. Я чувствовал запах жасмина, цитрусовые ноты геля для душа, легкий шлейф каких-то сладких фруктов.

— Да.

Я промолчал.

— Чую подвох, Волков, — она не прикасалась, но голос обрел бархатные нотки.

Я улыбнулся, открыл глаза. Обнаженная — прекрасно.

— Ты дразнила меня сегодня весь день, Мара, весь вечер. Твой чертов купальник сводил с ума, платье — как наказание, твоя спина была полностью обнажена, коленки закрыты. Ты хочешь, чтобы я окончательно рехнулся? Развратница и скромница, как у тебя это получается?

— Ты почти злишься, — улыбнулась она в ответ, придвигаясь ближе. — Мне соблазнить тебя, гад?

— Нет, — я поднялся, опрокинул Шелестову на кровать, завязал глаза ее же платком.

— Волков?

— Доигралась, прелесть моя.

Она попробовала перехватить мои руки.

— Нет. Ш-ш-ш, сама виновата, — я, улыбаясь, прижал тонкие запястья к кровати.

Провел носом вдоль шеи. Восхитительный запах.

— Я буду мучить тебя сегодня, буду сводить с ума, доведу до самого края, но не позволю упасть, оближу каждый миллиметр тела, заставлю кричать так громко, что соседи будут жаловаться, — шептал, скользя руками вдоль тела. Она дрожала, кожа покрылась мурашками, моментально затвердели соски и изменился запах. — Ты делала это специально? Я знаю, что специально.

Я накрыл руками грудь, целуя плечи и ключицы, оторвался на миг от такого желанного тела, подхватил с пола пояс халата, связал ей руки.

— Ярослав…

О, как это прозвучало. Удивленно, с придыханием, предвкушением, горячо.

— Моя очередь дразнить тебя.

Я вернулся к ее телу. Провел руками от бедер к плечам, наклонился лизнул впадинку пупка, обвел его контур, выписывая пальцами узоры на бедрах. Поднялся выше, укусил ключицу, мочку уха, шею.

Дыхание Мары сбилось, она с шумом втягивала в себя воздух, пальцами вцепилась в пояс халата, в ее теле напряглась каждая мышца, а я даже еще не начал.

— Хочешь меня?

— Да.

— Хорошо.

— Ты улыбаешься, чертов зас…

Я накрыл ее губы своими, действительно улыбаясь. М-м-м, сладкая, шальная.

Язык тут же скользнул ко мне в рот. Она была почти беспощадна: прикусывала, горячо дышала, ерзала, пока я наслаждался и дурел с каждым движением все больше. Моя рука скользнула вниз, я ввел в нее один палец, затем второй, погладил большим сосредоточение желания. Она подняла бедра выше.

— Нет.

Я приподнялся, освобождая девушку от веса своего тела. Она захныкала, когда пальцы, только начав, покинули лоно. Дернулась.

Я перевернул ее на живот и снова наклонился, прикусил кожу между лопаток, рука опять скользнула вниз.

Мне нравилось то, что я видел и чувствовал, то, что слышал. На ее спине выступила испарина, Мара закусила губы, подавалась мне на встречу, шипела и почты рычала, капелька пота соскользнула вдоль позвоночника, и я снова убрал руку.

Встал.

— Ярослав? — с упреком, недовольством, разочарованием.

— Да? — я нагнулся к холодильнику, открыл дверцу.

— Вернись ко мне немедленно!

Такая требовательная.

— О, ты приказываешь мне? — усмехнулся я, все-таки возвращаясь.

Стакан тихонько звякнул, когда я поставил его на тумбочку. Мара вздрогнула от этого звука.

— Ярослав.

Я сел на кровать, нагнулся к ее уху:

— Что?

Она снова вздрогнула.

— Я хочу тебя…

— Знаю, — улыбнулся, протянул руку к стакану.

А уже в следующую секунду мои губы ласкали спину Шелестовой, в зубах был зажат кубик льда. Она дернулась, всхлипнула, и тягучий, жаркий стон раздался в комнате.

— Нравится?

Девушка лишь выгнулась в ответ, застонала громче. Мои руки опустились ей на бедра, я приподнял попку, поднялся выше к животу и груди, сжал в пальцах соски, твердые, как маленькие бусины. Достал еще один кубик льда из стакана, провел вдоль ложбинки между грудей, ниже к животу. Я терся о ее лоно, чувствуя почти боль. Мне нравилось ее кусать, чувствовать, как сходит с ума пульс на шее, как напряжены ее бедра подо мной, ощущать запах нарастающего возбуждения. Мне очень нравилось. Ее кожа была бархатной, горячей, влажной, блестела от капелек пота и льда, краснели на плечах мои укусы-поцелуи, Мара дрожала. Хныкала.

И каждое ее движение, каждая реакция на мое прикосновение, каждый хрип, всхлип, стон взрывался, уничтожал, выжигал меня.

Я снова перевернул ее на спину. Очередной кубик льда скользил вдоль шеи.

Холод и обжигающий жар кожи под моими губами. Это… Лучшее, что я когда-либо испытывал. Секс с ней каждый раз был таким. Ожившая фантазия, грех, от которого невозможно отказаться, которым нельзя не соблазниться.