Тобол. Мало избранных - Алексей Иванов

— Ты и вор, илжец! — рявкнул на Толбузина Лихарев и в сердцах сбил бобровую шапку с башки коменданта.

Матвею Петровичу доносили обо всех делах Лихарева. Матвей Петрович только злорадно ухмылялся: по-клюй-покудахчи, царский петушок.

Но Лихарев и не думал сдаваться. Он решил зайти на губернатора со стороны пленных шведов. Его весьма удивило, что шведы в Тобольске, оказывается, учредили свою школу, в которой учатся и русские отроки, а при школе завели аптеку. Может, это и поколебало бы веру майора в необходимость покарать губернатора, но Лихарев был офицером, для которого шведы — враги. А ольдерман фон Врех, желая произвести на майора благоприятное впечатление, напялил капитанский мундир. Увидев синий камзол с галунами и плетёными бранденбурами, шпагу, пышный бант на груди ольдермана, расчёсанный парик и треуголку, майор Лихарев вспомнил только поле под Полтавой и стройные ряды неприятельских фузелёров.

— Вы понимаете по-русски, господин капитан? — холодно спросил он.

— О, да, господин майор! — просиял румяный фон Врех.

— Имеете ли неудовольствие от губернатора?

Фон Врех имел только удовольствие.

— О, нет, господин майор! — горячо заверил он. — Господин губернатор есть наш добрый друг. Он дать работа, жительство, почта, помощчь от денег!

Лихарев услышал то, что хотел услышать.

— Губернатор давал вам деньги?

— Да, так! — кивнул фон Врех. — Много раз. Без… э-э… принести назад.

— Свои деньги или от казны?

— Не иметь знать, господин майор.

— Распишите мне на бумаге, каковы и когда были гагаринские взносы, — сухо потребовал Лихарев.

— Йависст! — с готовностью ответил фон Врех. — Исполнить непременно!

— Кто-нибудь из ваших состоял с губернатором в деловых отношениях? — на всякий случай спросил Лихарев. — Кроме секлетаря, разумеется.

— Губернатор иметь дело по стройке домов к лейтенанту Сванте Инборг, но бедный Инборг погибнуть. И дело иметь к капитану фон Страленберг.

Лихарев отыскал фон Страленберга — Филиппа Юха-на Табберта.

— Можете ли показать на злоумышления губернатора? — спросил майор.

Табберту польстило, что к нему обращаются за содействием.

— Я верить, господин майор, что князь Гагарин есть хитрей и похититель казны, — сообщил Табберт, улыбаясь Лихареву как единомышленник. — Его наказание иметь большой польза на здоровье государства.

— К делу, господин капитан, — попросил Лихарев.

Табберт задумался. Книга, которую он замыслил, непременно привлекла бы к себе внимание европейских дипломатов, если бы содержала указание на какую-ли-бо изощрённую политическую интригу. Организовать интригу он, Табберт, конечно, не мог, но мог создать видимость её существования.

— Я полагать, что губернатор Гагарин желать собственной державы, произведённой из Сибири, — сказал Табберт.

Лихарев в недоумении поднял брови.

— Князь Гагарин есть потомство Рьюрик, — пояснил Табберт, — а Сибирь иметь в себе всё желанное для отдельности.

— Сие бредни, господин капитан, — строго ответил Лихарев.

Дослушивать этого выдумщика он не стал.

Матвей Петрович издалека внимательно наблюдал за усилиями рьяного майора. Душу князя Гагарина тешила верность друзей, точнее, подельников, но куда больше согревала верность врагов, то есть соперников, — тех, кого он утеснил. Если даже враги не хотят его погибели, значит, он хороший хозяин.

Однако беда пришла оттуда, откуда он не ждал. Евдокия Степановна, супруга, прислала из столицы письмецо. После долгого перечисления всех, кто передавал поклон, и столь же долгого повествования о делах домашних, Евдокия Степановна написала, что Дашка, дочь, а ныне графита Головкина, в доме свёкра, канцлера Гаврилы Иваныча, подслушала, как Гаврила Иваныч поделился с графом Апраксиным горьким сожалением, что князю Гагарину скоро конец, ибо фискал Нестеров привёз в Питербурх на допрос московских купцов братьев Евреиновых. Евдокия Степановна по бабьей глупости не ведала, в чём тут суть, а Матвей Петрович ведал. Ой как ведал.

С Матвейкой и Федькой Евреиновыми, сотенными гостями, он сошёлся в Москве, когда поставлял сукно для государева войска. Купцы-жидовины приглянулись Матвею Петровичу своей хваткой. Он взял их в китайские караваны и отдал им беспошлинный табачный торг в Сибири. Тверской купец Кондаков, которого князь Гагарин посадил таможенным смотрителем на Верхотурье, был человеком Евреиновых. Словом, Евреиновы знали о многих и многих затеях Матвея Петровича, о коих никому боле знать не следовало. Слабые в коленках, они выдали бы князя Гагарина с головой.

Через две недели после письма Евдокии Степановны из Верхотурья донеслась весть, что на таможню явились столичные комиссары и взяли под стражу купца Кондакова. Матвей Петрович понял: запуганные Евреиновы развязали языки. Матвей Петрович поспешно засобирался в столицу. Бог с ним, с майором Лихаревым. Что он тут нароет? Сибирь у князя Гагарина зажата в кулаке накрепко! А вот Евреиновы — это беда так беда.

Сборы у Матвея Петровича всегда были недолгими. Но оставалась одна забота: сундук с китайскими самоцветными камнями, с разными ценными побрякушками и могильным золотом, которое Матвей Петрович приберёг для себя, а не для Петра Лексеича. Везти это добро через Верхотурье Матвей Петрович теперь уже не мог: на таможне — комиссары. Сундук надобно было надёжно спрятать здесь, в Тобольске. Уладив столичные дела, он вернётся сюда и заберёт то, что оставил. Лишь бы никто другой не нашёл.

Выгнав прислугу, Матвей Петрович сидел ночью один в тёмном доме и ждал Капитона. От Иртыша дул ветер, тряс ставни, и дом поскрипывал. Тихо щёлкала, остывая, голландская печь. Стукнула дверь в сенях, Капитон пошаркал грязными ногами о тряпку и появился в проёме входа.

— Откопал колодец, барин, — сказал он.

— Тогда бери сундук, — велел Матвей Петрович.

Окованный сундук — совсем небольшой — был обвязан вкруг верёвками. Матвей Петрович с натугой поднял его и взвалил на широкую спину Капитона. Не князю же таскать тяжести и рыть землю.

На улице Матвея Петровича обдало холодом. Осень уже иссякла, словно махнула на себя рукой; приближались первые зазимки. Кряхтя под сундуком, Капитон обогнул княжеский дом, чтобы пройти к столпной церкви по краю обрыва: сюда не заглядывали сторожа Воинского присутствия и губернской канцелярии, и здесь никто не увидит лакея со странной ношей и губернатора.

Всё вокруг было чёрное, и одно от другого отличалось лишь качеством тьмы: здания — из плотного и ровного мрака, кромка земли — косматая от жухлой травы, река — плоская и гладкая, небо — бездонное. Самая что ни на есть воровская ночь: ни луны, ни бледных отсветов изморози.

Матвей Петрович думал о Капитоне. Он взял Капитона в лакеи ещё до Полтавской баталии — лет десять назад. За эти годы чего только Капитоша не увидел за хозяином! О хозяине он больше господа бога знает.