Идиот - Федор Михайлович Достоевский

сильно, так что и колокольчик сорвал. Но служанка не отворила, не желая будить господина Вилкина, а может быть, и сама не желая подняться. Это бывает-с.

– И тут все ваши улики? Этого мало.

– Князь, но кого же подозревать-с, рассудите? – умилительно заключил Лебедев, и что-то лукавое проглянуло в его усмешке.

– Осмотрели бы вы еще раз комнаты и в ящиках! – озабоченно произнес князь после некоторой задумчивости.

– Осматривал-с!.. – еще умилительнее вздохнул Лебедев.

– Гм!.. И зачем, зачем вам было переменять этот сюртук! – воскликнул князь, в досаде стукнув по столу.

– Вопрос из одной старинной комедии-с. Но, благодушнейший князь! Вы уже слишком принимаете к сердцу несчастье мое! Я не стою того. То есть я один не стою того; но вы страдаете и за преступника… за ничтожного господина Фердыщенка?

– Ну да, да, вы действительно меня озаботили, – рассеянно и с неудовольствием прервал его князь. – Итак, что же вы намерены делать… если вы так уверены, что это Фердыщенко?

– Князь, многоуважаемый князь, кто же другой-с? – с возраставшим умилением извивался Лебедев. – Ведь неимение другого на кого помыслить и, так сказать, совершенная невозможность подозревать кого-либо, кроме господина Фердыщенка, ведь это, так сказать, еще улика против господина Фердыщенка, уже третья улика! Ибо опять-таки кто же другой? Ведь не господина же Бурдовского мне заподозрить, хе-хе-хе?

– Ну вот, вздор какой!

– Не генерала же, наконец, хе-хе-хе?

– Что за дичь? – почти сердито проговорил князь, нетерпеливо поворачиваясь на месте.

– Еще бы не дичь! Хе-хе-хе! И насмешил же меня человек, то есть генерал-то-с! Идем мы с ним давеча по горячим следам к Вилкину-с… А надо вам заметить, что генерал был еще более моего поражен, когда я, после пропажи, первым делом его разбудил, даже так, что в лице изменился, покраснел, побледнел и наконец вдруг в такое ожесточенное и благородное негодование вошел, что я даже и не ожидал такой степени-с. Наиблагороднейший человек! Лжет он беспрерывно, по слабости, но человек высочайших чувств, человек при этом малосмысленный-с, внушающий полнейшее доверие своею невинностью. Я вам уже говорил, многоуважаемый князь, что имею к нему не только слабость, а даже любовь-с. Вдруг останавливается посредине улицы, распахивает сюртук, открывает грудь. «Обыскивай меня, – говорит, – ты Келлера обыскивал, зачем же ты меня не обыскиваешь? Того требует, – говорит, – справедливость!» У самого и руки и ноги трясутся, даже весь побледнел, грозный такой. Я засмеялся и говорю: «Слушай, – говорю, – генерал, если бы кто другой мне это сказал про тебя, то я бы тут же собственными руками мою голову снял, положил бы ее на большое блюдо и сам бы поднес ее на блюде всем сомневающимся: вот, дескать, видите эту голову, так вот этою собственною своею головой я за него поручусь, и не только голову, но даже в огонь. Вот как я, – говорю, – за тебя ручаться готов!» Тут он бросился мне в объятия, всё среди улицы-с, прослезился, дрожит и так крепко прижал меня к груди, что я едва даже откашлялся. «Ты, – говорит, – единственный друг, который остался мне в несчастиях моих!» Чувствительный человек-с! Ну, разумеется, тут же доро́гой и анекдот к случаю рассказал о том, что его тоже будто бы раз, еще в юности, заподозрили в покраже пятисот тысяч рублей, но что он на другой же день бросился в пламень горевшего дома и вытащил из огня подозревавшего его графа и Нину Александровну, еще бывшую в девицах. Граф его обнял, и таким образом произошел брак его с Ниной Александровной, а на другой же день в пожарных развалинах нашли и шкатулку с пропавшими деньгами; была она железная, английского устройства, с секретным замком, и как-то под пол провалилась, так что никто и не заметил, и только чрез этот пожар отыскалась. Совершенная ложь-с. Но когда о Нине Александровне заговорил, то даже захныкал. Благороднейшая особа Нина Александровна, хоть на меня и сердита.

– Вы незнакомы?

– Почти что нет-с, но всею душой желал бы, хотя бы только для того, чтобы пред нею оправдаться. Нина Александровна в претензии на меня, что я будто бы развращаю теперь ее супруга пьянством. Но я не только не развращаю, но скорее укрощаю его; я его, может быть, отвлекаю от компании пагубнейшей. Притом же он мне друг-с, и я, признаюсь вам, теперь уж не оставлю его-с, то есть даже так-с: куда он, туда и я, потому что с ним только чувствительностию одною и возьмешь. Теперь он даже совсем не посещает свою капитаншу, хотя втайне и рвется к ней, и даже иногда стонет по ней, особенно каждое утро, вставая и надевая сапоги, не знаю уж почему в это именно время. Денег у него нет-с, вот беда, а к той без денег явиться никак нельзя-с. Не просил он денег у вас, многоуважаемый князь?

– Нет, не просил.

– Стыдится. Он было и хотел, даже мне признавался, что хочет вас беспокоить, но стыдлив-с, так как вы еще недавно его одолжили, и, сверх того, полагает, что вы не дадите. Он мне как другу это излил.

– А вы ему денег не даете?

– Князь! Многоуважаемый князь! Не только деньги, но за этого человека я, так сказать, даже жизнью… нет, впрочем, преувеличивать не хочу, – не жизнью, но если, так сказать, лихорадку, нарыв какой-нибудь или даже кашель, – то, ей-богу, готов буду перенести, если только за очень большую нужду; ибо считаю его за великого, но погибшего человека! Вот-с; не только деньги-с!

– Стало быть, деньги даете?

– Н-нет-с; денег я не давал-с, и он сам знает, что я и не дам-с, но ведь единственно в видах воздержания и исправления его. Теперь увязался со мной в Петербург; я в Петербург ведь еду-с, чтобы застать господина Фердыщенка по самым горячим следам, ибо наверно знаю, что он уже там-с. Генерал мой так и кипит-с; но подозреваю, что в Петербурге улизнет от меня, чтобы посетить капитаншу. Я, признаюсь, даже нарочно его от себя отпущу, как мы уже и условились по приезде тотчас же разойтись в разные стороны, чтоб удобнее изловить господина Фердыщенка. Так вот я его отпущу, а потом вдруг, как снег на голову, и застану его у капитанши, – собственно, чтоб его пристыдить, как семейного человека и как человека вообще говоря.

– Только не делайте шуму, Лебедев, ради бога, не делайте шуму, – вполголоса и в сильном беспокойстве проговорил князь.

– О нет-с, собственно, лишь чтобы пристыдить и посмотреть, какую он физиономию сделает, – ибо многое можно по физиономии заключить, многоуважаемый князь, и особенно в таком человеке! Ах, князь! Хоть и велика