Наталья Гончарова - Вадим Старк

В 1851 году 12 мая Наталья Николаевна с дочерьми и сестрой отправляется за границу на пароходе «Прусский орел». Перед отъездом она оформила договор с Иваном Васильевичем Анненковым, полковником лейб-гвардии Конного полка, на издание собрания сочинений Пушкина. На самом деле все заботы по публикации легли на плечи брата Анненкова, Павла Васильевича, который вспоминал: «Между тем брат Иван привез с собою в Москву известие, что дело издания Пушкина он порешил окончательно с Ланской, заключив с нею и формальное условие по этому поводу. Но издание, разумеется, очутилось на моих руках. Страх и сомнение в удаче обширного предприятия, на которое требовались, кроме нравственных сил, и большие денежные затраты, не покидали меня и в то время, когда уже по разнесшейся вести о нем я через Гоголя познакомился с Погодиным, а через Погодина с Бартеневым, Нащокиным и другими лицами, имевшими биографические сведения о поэте». Собрание сочинений вышло в феврале 1855 года в шести томах, один из которых содержал первую биографию Пушкина, скромно названную П. В. Анненковым «Материалы для биографии Александра Сергеевича Пушкина». В составлении ее были использованы и рассказы Натальи Николаевны. В 1857 году вышел дополнительный, седьмой том.

Густав Фризенгоф летом 1851 года находился в Вене, и между ним и сестрами Гончаровыми шла оживленная переписка. К этому времени брак Александры Николаевны был уже делом решенным, хотя официально о помолвке пока не объявлялось, ибо срок траура по первой жене Фризенгофа еще не миновал. Наталья Николаевна, желавшая этого союза, призванного, наконец, составить семейное счастье сестры, не раз упоминала об этом в письмах Ланскому.

В поездке их сопровождали горничная и слуга Фридрих. В Берлине Наталья Николаевна показалась врачам, и они вынесли вердикт ее состоянию: нервное истощение и усталость. Из Берлина они переехали в находившийся неподалеку курортный городок Годесберг. Здесь Наталью Николаевну пользовали ваннами и минеральными водами. Все вместе совершали прогулки по живописным окрестностям. В письме Ланскому от 9 (21) июля 1851 года его жена передает свои впечатления от курорта: «Ну вот я и в Годесберге. Что я могу сказать? Городок очарователен, и всякой другой здесь бы понравилось, но я, как неприкаянная душа, покидаю с радостью одно место в надежде, что мне будет лучше в другом, но как только туда приезжаю, начинаю считать минуты, когда смогу его оставить. В глубине души такая печаль, что я не могу ее приписать ничему другому, как настоящей тоске по родине».

За табльдотом[156] она говорила с соседями по столу по-немецки, ее дочери поражали своим прекрасным французским. В Годесберге они пробыли неделю. Почувствовав себя лучше, Наталья Николаевна отправилась в Швейцарию, в Остенде, где она намеревалась пробыть подольше, чтобы пройти курс лечения. 13 июля 1851 года она писала мужу: «Я составила план путешествия… В Остенде я предполагаю остаться 20 дней, таково количество предписанных мне ванн. Что касается моего путешествия по Рейну, не беспокойся, это займет у меня не более одного дня, так как из Остенде до Бонна я поеду по железной дороге. В Бонне я сяду на пароход и, нигде не останавливаясь, доеду до Майнца». Дальше она предполагала путешествовать по следующему маршруту: «Из Майнца до Франкфурта — поездом. В Дрездене остановлюсь, только чтобы посмотреть Швейцарию и Саксонию, как советовали Мещерские. Фризенгоф обещал там к нам присоединиться и, так как он будет путешествовать с нами, я могу меньше времени посвятить Вене и 15-го, повторяю, я буду у тебя, во что бы то ни стало».

В этом же письме Наталья Николаевна писала Ланскому о предстоящем замужестве сестры Александрины, о планах в отношении дочерей Марии и Натальи и вообще о своих взглядах на брак: «Между прочим, я их готовила к мысли, что замужество не так просто делается и что нельзя на него смотреть как на игру и связывать это с мыслью о свободе. Говорила, что замужество — это серьезная обязанность, и надо быть очень осторожной в выборе. В конце концов, можно быть счастливой, оставшись в девушках, хотя я этого не думаю. Нет ничего более печального, чем существование старой девы, которая должна довольствоваться любовью не к своим, а к чужим детям и создавать себе какие-то другие обязанности, а не те, которые предназначены природой ей самой. Ты мне называешь много старых дев, но побывал ли ты в их сердце, знаешь ли ты, через сколько горьких разочарований они прошли и так ли они счастливы, как кажется. А ты сам помнишь ли, как ты был холостяком, — я называю холостяцкой жизнью тот период, когда ты был один после твоего страстного увлечения, — твое сердце было ли удовлетворено, не искало ли оно другой привязанности, и когда вы, ты и Фризенгоф, твердите мне обратное, скажу вам, что вы говорите вздор. Последний, не успел он овдоветь, как принял в качестве утешения любовь Александрины, и перспектива женитьбы на ней заставила его забыть всю свою горестную утрату. Союз двух сердец — величайшее счастье на земле, а вы хотите, чтобы молодые девушки не позволяли себе мечтать, значит, вы никогда не были молодыми и никогда не любили. Надо быть снисходительным к молодежи. Плохо то, что родители забывают, что они сами когда-то чувствовали, и не прощают детям, когда они думают иначе, чем они сами. Не надо превращать мысль о замужестве в какую-то манию и даже забывать о достоинстве и приличии, я такого мнения, но предоставьте им невинную надежду устроить свою судьбу — это никому не причинит зла. Что касается Фризенгофа, то, при всем его уме, он часто многое слишком преувеличивает, тому свидетельством его страх перед несоблюдением приличий и общественным мнением до такой степени, что, в конце концов, говорит об отсутствии характера. Я не люблю этого в мужчине. Женщина должна подчиняться, законы в мире были созданы против нее. Преимущество мужчины состоит в том, что он может их презирать, а он, несчастный, всего боится. Тому свидетельством его любовь. Он дрожит, как бы его брат или венские друзья не догадались об этом. Это удерживает его от заключения брака ранее положенного срока, чего он хотел бы сам. Я прекрасно понимаю, что он хочет выдержать годичный срок вдовства, и от этого зависит его боязнь тетушки и брата, а вовсе не от состояния его дел».

Только в январе 1852 года Густав Фризенгоф начал готовить почву для второй женитьбы, сообщая в письме старшему брату Адольфу: «Ты знаешь, что обе сестры Гончаровы, начиная с первого нашего пребывания здесь (в Петербурге) стали нашими — Натальи и моими — близкими приятельницами, и что у нас была, в особенности к Александрине, большая симпатия, вызванная оценкой ее характера. Когда моя Наталья перед своей смертью переехала в город, Александрина, у которой было больше свободного времени, была ее постоянной собеседницей, а в последние ее печальные дни и ее неутомимой сиделкой. Естественным последствием этих предшествовавших событий было то, что в течение целой зимы я охотнее всего бывал у Ланских и находился преимущественно в общении с Александриной, с которой одной во всем Петербурге я мог сколько угодно говорить о своей Наталье — наша тетушка от этого уклонялась — и находил утешение и поддержку».

Двадцать девятого апреля 1852 года фрейлина Гончарова получает разрешение на брак с Фризенгофом в письме министра двора князя П. М. Волконского: «Милостивая государыня Александра Николаевна! На письмо вашего превосходительства от 27 февраля имею честь уведомить, что Их Императорские Величества соизволяют на вступление ваше в брак с австрийским подданным, уроженцем города Вены бароном Густавом фон Фризенгофом».