Майя - Ричард Адамс

– За что?

– Ох, все из-за Рандронота случилось. Ты встречалась с лапанским правителем? Он очень падок на молоденьких…

– Еще бы! – рассмеялась Майя. – Он как-то у Сенчо останавливался, выбрал меня для постельных утех. Ох и накинулся!

– Да, ты как раз в его вкусе. Между прочим, Леопарды ему не доверяют, только доказать ничего не могут. Он дружбу с Сенчо водил, чтобы власть в Лапане не потерять. Что теперь с ним станет – только Крэн и Аэрта ведают. Но речь не о нем… Я тебе хотела про Форниду и Сендиля рассказать. Случилось это два года назад, я тогда еще в нижнем городе жила. Был у меня любовник, из военных, да убили его в битве. Знатные господа на меня внимания не обращали, жилось трудно… Я даже хотела попросить Лаллока, чтобы он пристроил меня наложницей в богатый дом. Вот тогда мы с Сендилем и сошлись – он тоже из Палтеша, мы давно знали друг друга, восемь лет назад вместе с войском Форниды в Беклу пришли. Сендиль приказчиком в ювелирной лавке работал, а еще знакомил заезжих купцов с местными девушками, не бесплатно, конечно. Ну, стали жить вместе. Сендиль умел деньги зарабатывать и со мной честно обращался, никогда у меня ни мельда не брал. Понимаешь, он гордый. Мы в достатке жили, не богато, но и не голодали. С ним хорошо, с Сендилем, – умный он и честный, дурного не посоветует.

– Да, мне он тоже хороший совет дал, – кивнула Майя.

– Ну, однажды Рандронот приехал из Лапана к Форниде и Леопардам, по каким-то государственным делам, а вечером выпивал с приятелями в «Змеином гнезде» – он своим положением никогда не кичился, погулять любил – и встретился там с Сендилем. Разумеется, Сендиль обо мне упомянул, Рандроноту любопытно стало, да и я за такую возможность сразу ухватилась. Ну, ты знаешь, как оно бывает – иногда не складывается, а иногда искры летят. Лапанец остался доволен, голова у него кругом пошла… С этого момента жизнь у меня наладилась, а потом, как я постарше стала, он обо мне рассказал своим приятелям из верхнего города. Но дело не в этом. Он, как со мной познакомился, в такой восторг пришел, что решил подарить мне перстень. Я, конечно, отказывалась – слишком ценный подарок. Да и боялась, что Рандронот потом пожалеет и мне это дорого обойдется, только он настаивал, так что пришлось согласиться и перстень принять, хоть он и был совсем не женский: громадный такой серебряный дракон, а в разинутой пасти – рубин с ноготь величиной. «Если передумает, невелика беда: отдам назад, и дело с концом, – решила я. – Пусть знает, что шерны честные бывают. А если не передумает – тоже не страшно, через пару лет продам». Утром Рандронот ушел, довольный, как олень в гон, только что не подскакивал на ходу. А я перстень на стол положила, да и спать легла. Потом оказалось, что после полудня Сендиль домой заглянул и перстень этот увидел. Так ему проклятая вещица понравилась, что он меня будить не стал, перстень на палец надел и побежал в свою ювелирную лавку, хозяину показать. Я спала как убитая, ничего не слышала и, даже когда проснулась, о перстне и думать забыла. А Сендиль на Караванном рынке столкнулся с Ашактисой, Форнидовой прислужницей. Та перстень заметила и мигом кликнула рыночную стражу… Понимаешь, благая владычица сама этот перстень Рандроноту подарила. Сендилю тут же руки скрутили и к Форниде привели. Ну, она даже не стала его спрашивать, как перстень у него оказался, а призвала к себе Рандронота и потребовала объяснений. Понятное дело, лапанец не мог признаться, что подарок благой владычице какой-то шерне из нижнего города отдал, потому и соврал, что обронил, мол, на улице. Сендиль до смерти перепугался, начал объяснять, откуда у него перстень, меня в свидетели призвал, но Рандронот мне к тому времени огромные деньги посулил, лишь бы я ничего Форниде не сказала. Я, конечно, согласилась – а куда деваться? Только ты плохо обо мне не думай: если бы благая владычица захотела Сендиля казнить или на гельтские рудники сослать, я бы молчать не стала, а так решила, что, может, все и обойдется, его отпустят. В конце концов, Рандронот свой перстень получил… Но Форнида жестокая, как пантера, ей нравится над людьми издеваться. Она велела Сендиля немедленно заклеймить – во все глаза смотрела, как ему тавро ставят, а потом объявила, что он пять лет должен в храме отработать, хотя ни один судья так сурово бы его не наказал, ведь вины его никакой не было. Вот с тех пор я и стараюсь его вызволить – украдкой, исподтишка, чтобы Форнида не прознала. Ох, злодейка она, эта Форнида! Несдобровать тому, против кого она злобу затаит. Были у меня знакомые шерны, которых она невзлюбила, – пропали. Никто не знает, как и куда. Вот потому я тебя и прошу: будь осторожнее…

– Послушай, а где сейчас Оккула? – перебила ее Майя.

– Ее в храм увели, допрашивать, – ответила Неннонира. – Давно уже, несколько недель назад. А больше я о ней не слышала. Может, убили – тайком, без огласки. А может, жива она, в храмовой темнице…

– Нет, – вздохнула Майя. – Я точно знаю, что из храма ее к благой владычице отправили. Только не спрашивай, откуда мне это известно.

– Ох, храни ее Крэн и Аэрта! – воскликнула Неннонира.

Майя заплакала.

– Ничегошеньки я про нее не разузнала, – вздохнула Огма.

С тех пор как Неннонира ужинала у Майи, прошло три дня. Тревожась за судьбу подруги, Майя лишилась покоя и сна. Может быть, Оккула погибла, замученная пытками, прежде чем Ашактиса успела передать верховному жрецу повеление своей госпожи? Нет, скорее всего, ее отдали Форниде – но если Оккула не понравилась благой владычице, та могла отпустить ее… Отпустила же она Майю. А вдруг Форнида просто – как там она говорила? – «избавилась» от Оккулы?

Майя заставила себя успокоиться и здраво рассудила, что к благой владычице обращаться не следует, это слишком опасно. Именно об этом предупреждали и Сессендриса, и Неннонира. Вдобавок Форнида пригрозила повесить Майю, если та хоть словом обмолвится про увиденное в особняке. Майя содрогнулась, вспомнив беспощадный, холодный взгляд зеленых глаз и пламя рыжих волос… Пусть Майя и стала народной любимицей, тягаться с благой владычицей ей не под силу – не хватит ни умения, ни жестокости. Ее и без того уже не раз предупреждали о грозящей опасности, и она понимала, что лучше последовать доброму совету.

Среди Леопардов было много поклонников Оккулы; до убийства Сенчо она – не без помощи хитроумной Теревинфии – прославилась в верхнем городе, однако сейчас отношение к ней изменилось. Ни Саргет, ни Шенд-Ладор и его приятели в беседах с Майей ни разу не упомянули Оккулу, тем самым давая понять, что сейчас говорить о чернокожей невольнице неразумно и небезопасно. Майя помрачнела, вспомнив любимое присловье Оккулы: «Ежели прихворнешь или в беду попадешь – от поклонников помощи не жди, разбегутся, как крысы».

А если благая владычица узнает, что Майя об Оккуле выспрашивает, то наверняка разгневается – и тогда точно горя хлебнешь.

На следующее утро, не придумав ничего путного, Майя позвала к себе Огму и поделилась с ней своими тревогами, хотя и умолчала о своем близком знакомстве с Форнидой. Объяснив, что из храма Оккулу отвели к благой владычице, Майя призналась, что боится что-то разузнавать из опасения вызвать неудовольствие жрецов или самой Форниды.