Анжелика. Маркиза Ангелов - Анн Голон

Эта хитрая уловка обезоружила судей и клерков, которые в душе были польщены тем, что публично было воздано должное их примерной и тусклой жизни.

Дельма покашлял и для вида полистал досье.

— Говорят, вы знаете восемь языков?

— Итальянский ученый Пико дела Мирандола, живший в прошлом веке, владел восемнадцатью языками, и никто тогда не обвинял его в том, будто сам сатана взял на себя труд обучить его.

— И наконец, признано, что вы околдовываете женщин. Мне бы не хотелось бессмысленно оскорблять человека, и без того уже обиженного несчастьем, но, глядя на вас, трудно поверить, что вы своей внешностью настолько привлекали к себе женщин, что они ради вас убивали себя, теряли голову при одном вашем виде.

— Не надо преувеличивать, — скромно ответил граф и улыбнулся. — Дали себя околдовать, как вы называете это, только те, кто сам этого очень хотел. Ну а что касается экзальтированных девиц, то ведь они встречались в жизнь каждому из нас. Монастырь, а еще лучше — больница — вот самое подходящее для них место, и нельзя судить обо всех женщинах, основываясь на примере нескольких безумцев.

Дельма принял еще более официальный вид.

— Общеизвестно и подтверждено многочисленными показаниями, что в вашем тулузском Отеле Веселой Науки, начинании нечестивом уже по самой своей сути, ибо бог сказал: «Будешь любить, чтобы зачать», вы во всеуслышание прославляли плотское наслаждение.

— Но господь бог никогда не говорил: «Зачинать будешь, подобно собаке», — и я не вижу ничего дьявольского в обучении искусству любви.

— Ваше колдовство — вот что от дьявола!

— Если бы я обладал колдовской силой, я бы не находился сейчас здесь.

Судья Бурье в бешенстве вскочил:

— В вашем Отеле Веселой Науки вы проповедовали неуважение к законам церкви, вы утверждали, что брак — помеха истинной любви и быть набожным — вовсе не достоинство.

— Действительно, я мог сказать, что показная набожность не достоинство, если при этом человек — жадный и бессердечный, истинное же достоинство, которое ценят женщины, — это веселый нрав, умение слагать стихи, быть щедрым и искусным любовником. И если я говорил, что брак — помеха любви, то я имел в виду не сам институт брака, благословленный богом, а то, что в наши дни брак стал настоящей куплей и продажей, позорной сделкой, заключая которую, родители препираются из-за земель и приданого и часто силой, угрозами соединяют между собой молодых людей, которые дотоле никогда даже не видели друг друга. Вот так разрушается священный принцип брака, потому что супруги, скованные его цепями, не могут иначе освободиться от них, кроме как с помощью греха.

— И у вас хватает дерзости читать нам проповеди! — протестующе воскликнул сбитый с толку Дельма.

— Увы, мы, гасконцы, все немного задиры и любим поспорить! — признался граф. — Вот мой критический ум и побудил меня вступить в борьбу против нелепостей нашего века. Я последовал примеру знаменитого идальго Дон Кихота Ламанчского, который сражался с ветряными мельницами, и боюсь, что оказался таким же глупцом, как и он.

***

Прошел еще час, а судьи все продолжали задавать подсудимому один за другим самые нелепые вопросы. Его спросили, каким способом он придавал цветам свойство «околдовывать», так что достаточно было послать букет женщине, и она теряла власть над собой, спросили о составе возбуждающего зелья, которым он угощал гостей Отеля Веселой Науки и доводил их тем самым до «чувственного исступления», и, наконец, сколько любовниц он мог иметь одновременно.

Граф де Пейрак отвечал на все эти глупости то презрительно, то с иронической улыбкой.

Ему явно никто не поверил, когда он сказал, что одновременно всегда мог любить только одну женщину.

Бурье, которому его коллеги предоставили вести этот щекотливый спор, насмешливо заметил:

— О вашей мужской силе идет такая слава, что мы ничуть не удивились бы, узнав, что вы прибегаете к такого рода постыдным развлечениям.

— Если бы ваш опыт в этих делах был столь же велик, сколь моя мужская сила, — ответил граф де Пейрак с язвительной улыбкой, — вы бы знали, что тяга к подобному разнообразию присуща как раз людям, страдающим половым бессилием, людям, которые ищут возбуждения в извращенной любви. Меня же лично, признаюсь вам, господа, вполне удовлетворяет одна женщина, с которой я остаюсь наедине в ночной тиши. Больше того, — добавил он очень серьезным тоном, — ручаюсь, что ни один злой язык ни в самой Тулузе, ни во всем Лангедоке не посмеет сказать, что с тех пор, как я женат, у меня была хоть одна любовница.

— Да, расследование действительно подтверждает эту деталь, — согласился Дельма.

— О, такую значительную деталь! — рассмеялся Жоффрей.

Судьи от неловкости заерзали на своих стульях. Массно сделал Бурье знак перейти к следующему вопросу, но тот не хотел смириться с тем, что все его так тщательно подготовленные фальшивки были отметены одна за другой, и рвался в бой.

— Вы не ответили на выдвинутое против вас обвинение в том, что вы добавляли в вино своих гостей возбуждающие снадобья, толкавшие их на страшные грехи, против которых предостерегает нас седьмая заповедь.

— Я знаю, что есть средства, которые употребляются с этой целью, как, например, шпанская муха, но я никогда не был сторонником искусственного возбуждения, ибо возбуждение должно возникать естественно, тогда, когда в жилах течет горячая кровь и желания сильны.

— Однако, как нам известно, вы очень заботились о том, чтобы кормить и поить своих гостей.

— Разве в этом есть что-нибудь странное? Разве каждый, кто хочет понравиться своим гостям, не поступил бы так же?

— Но вы уверяли, что еда и напитки играют большую роль в обольщении. Вы учили искусству очаровывать…

— Отнюдь. Я учил, что нужно наслаждаться тем, что нам даровано на этой земле, но, как и в любой другой науке, прежде всего необходимо изучить законы, которые позволят нам овладеть этой наукой.

— Расскажите нам более подробно о некоторых положениях вашего учения.

Жоффрей окинул взглядом судей и зал, и Анжелика увидела, как на лице его блеснула улыбка.

— Я заметил, господа судьи, эти вопросы вас волнуют не меньше, чем подростков. Действительно, будь то школьник или магистр, но каждый стремится завоевать любимую женщину, не так ли? Увы, господа, боюсь вас разочаровать. Ни для того, чтобы получать золото, ни для того, чтобы добиться любви, у меня нет никакой магической формулы. Мое учение зиждется на обычных законах человеческой мудрости. Вот когда вы, господин председатель, будучи юным клерком, входили в это величественное здание, разве не считали вы необходимым для себя учиться всему, что позволило бы вам в один прекрасный день достичь того поста, который вы сейчас занимаете? Вы сочли бы безумием взойти на кафедру и начать речь, не продумав заранее каждое слово. В течение долгих лет вы всегда держались настороже, чтобы преодолеть все препятствия, которые могли неожиданно возникнуть на вашем пути. Так почему же нам не проявить такое же усердие в любви? Невежество вредно, если не сказать преступно — во всем. В моем учении не было ничего тайного. И уж коли господин Бурье просит подробностей, то я посоветую ему, к примеру, возвращаясь домой в хорошем настроении и с добрыми намерениями приласкать свою жену, дорогой не заглядывать ни в какие кабаки, чтобы в приятной компании выпить несколько кружек светлого пива. Иначе, когда он окажется на перине, его может так разморить, что его супруга будет весьма разочарована и назавтра поддастся искушению ответить на галантное ухаживание какого-нибудь любезного мушкетера…