Второй пол - Симона де Бовуар

В их общих интересах следовало бы изменить саму эту ситуацию так, чтобы брак перестал быть «карьерой» для женщины. В рассуждениях мужчин, заявляющих о том, что они против расширения прав женщин, под тем предлогом, что «женщины и так достаточно надоедливы», отсутствует логика. Именно потому, что, вступая в брак, женщины превращаются в «самок богомола», «пиявок» и «фурий», необходимо изменить институт брака, а следовательно, и сам женский удел. Женщина представляет собой столь тяжкое бремя для мужчины оттого, что ей не позволено рассчитывать на собственные силы. Освободив ее, то есть дав ей возможность что-то делать в этом мире, мужчина и сам обретет свободу.

Некоторые молодые женщины уже пытаются завоевать эту позитивную свободу, но не многие из них способны длительно и упорно учиться или заниматься какой-либо профессиональной деятельностью. Чаще всего они понимают, что им придется пожертвовать своей работой ради карьеры мужа. Их заработки слишком незначительны, чтобы влиять на бюджет семьи. Многие из них делают лишь робкие попытки заняться профессиональной деятельностью, тем более что она не освобождает их от супружеского рабства. Те же женщины, которые владеют какой-либо серьезной профессией, не пользуются равными с мужчинами социальными благами. Так, жены адвокатов имеют право на получение пенсии в случае смерти мужа, а мужьям женщин-адвокатов в подобном праве отказано. Иными словами, за работающей женщиной не признается способность содержать семью, как это признается за мужчиной. Есть женщины, которые благодаря своей профессии приобретают настоящую независимость, но для многих замужних женщин работа «вне дома» представляет собой лишь дополнительные тяготы. Кроме того, с рождением ребенка женщина чаще всего вынуждена ограничиваться ролью домохозяйки. Сегодня слишком трудно сочетать работу и материнство.

По традиции считается, что именно рождение ребенка приносит женщине реальную независимость и освобождает ее от поисков иной цели в жизни. Не замужество, а материнство превращает ее в полноценного индивида; ребенок – это ее счастье, ее оправдание. Становясь матерью, она полностью реализует свои как социальные, так и сексуальные возможности; именно в рождении детей заключается смысл и цель института брака. Рассмотрим теперь этот высший этап в развитии женщины.

Именно в материнстве женщина полностью осуществляет свой физиологический удел; это ее «природное» предназначение, поскольку весь ее организм настроен на продолжение рода. Но, как мы уже говорили, человеческое общество никогда не принадлежало природе. В частности, на протяжении последнего столетия репродуктивная функция подчиняется не только биологической случайности; она находится под контролем человеческой воли[401]. В некоторых странах официально приняты конкретные меры по «контролю за рождаемостью»; у тех народов, что находятся под сильным влиянием католицизма, к подобным мерам прибегают тайно: либо мужчина прибегает к прерванному половому акту, либо женщина после акта любви изгоняет из своего тела сперматозоиды. По этой причине между возлюбленными и между супругами возникают конфликты, ссоры; мужчину раздражает необходимость контролировать свое удовольствие; женщина ненавидит обязанность подмываться; он сердится на женщину за ее плодовитое чрево; она страшится тех ростков жизни, которые он может в ней оставить. И оба подавлены, когда, несмотря на все принятые меры, женщина «попадается» – что часто случается в странах, где методы контрацепции пребывают в зачаточном состоянии. Тогда «антифизис» принимает особенно серьезную форму – форму аборта. В странах, где допускается «контроль за рождаемостью», он тоже запрещен, но там необходимость в нем возникает гораздо реже. Но во Франции этой операции подвергаются многие женщины, и страх перед ним омрачает любовную жизнь большинства из них.

Не много найдется тем, при обсуждении которых буржуазное общество исходило бы таким лицемерием: аборт – это отвратительное преступление, и говорить об этом даже намеками неприлично. Когда писатель описывает радости и муки роженицы – это прекрасно; когда же он пишет о женщине, которая сделала аборт, его тут же обвиняют в том, что он копается в грязи, представляет человечество в неприглядном свете; между тем во Франции ежегодное число абортов равняется числу новорожденных. Явление это так распространено, что его следует рассматривать как один из рисков, которые заложены в нормальном женском уделе. Однако законодательство упорно представляет его преступлением: оно требует, чтобы эта деликатная операция производилась подпольно. Нет ничего абсурднее тех аргументов, которые выставляются против легализации аборта. Упор делается на то, что это опасное хирургическое вмешательство. Однако честные врачи вслед за доктором Магнусом Хиршфельдом признают, что «аборт, сделанный в больнице рукой врача-профессионала и при соблюдении всех необходимых превентивных мер, не несет тех серьезных опасностей, о которых говорится в Уголовном кодексе». Как раз наоборот, именно в отсутствии легализации аборта содержится огромный риск для женщины. Недостаточная компетентность женщин, незаконно делающих аборты, условия, в которых производится операция, – все это порождает массу несчастных случаев, иногда со смертельным исходом. Вынужденное материнство приводит к появлению на свет хилых детей, которых родители не в состоянии прокормить и которые либо попадают в приют, либо становятся настоящими мучениками. Следует еще отметить, что общество, так рьяно защищающее права эмбриона, не проявляет никакого интереса к детям, стоит им родиться; вместо того чтобы преследовать женщин за аборты, было бы лучше направить эти усилия на реформирование такой возмутительной институции, как детский приют; ответственные за то, что дети в приютах попадают в руки мучителей, разгуливают на свободе; общество закрывает глаза на страшную тиранию в детских «воспитательных домах» или в семьях, где родители или близкие ведут себя как палачи; и если женщине отказывают в праве на плод, который она вынашивает, то почему же ребенок считается принадлежностью только своих родителей; в течение одной недели мы узнаем, что какой-то хирург, уличенный в подпольных абортах, ушел из жизни, покончив с собой, а какой-то отец, чуть ли не до смерти избивший своего сына, получил всего лишь три месяца условно. Совсем недавно по недосмотру отца от крупа умер мальчик, а одна мать отказалась вызвать врача к тяжелобольной дочери, объяснив это своим полным подчинением воле Божьей, – на кладбище дети бросали в нее камни; некоторые журналисты выступили на страницах печати с возмущением по этому поводу, а ряд вполне приличных людей, напротив, публично заявили, что дети принадлежат родителям и что всякое вмешательство со стороны неприемлемо. Газета «Се суар» пишет: сегодня «миллиону детей грозит опасность», а во «Франс суар» читаем: «Зарегистрировано пятьсот тысяч детей, которым грозит физическая либо моральная опасность». В Северной Африке арабская женщина лишена возможности делать аборт: из десяти рожденных ею детей семь или восемь умирают, и никому до этого нет дела, потому что трудные и бессмысленные беременности убивают материнское чувство. Если это нравственно, то как относиться к такой нравственности? Следует добавить, что мужчины, выказывающие наибольшее уважение к жизни эмбриона, одновременно первыми готовы отправить взрослых на войну, то есть на смерть.