Царь грозной Руси - Валерий Шамбаров

Завещание было очень важно для заговорщиков. Оно утверждало их собственное положение. Очевидно, именно ради этого государю помогли немножко поправить здоровье. А как только завещание было подписано, дали еще «лекарства». Наступило резкое ухудшение. Бывший наготове духовник царя Феодосий Вятка исповедовал его, причастил Св. Тайн и, исполняя его последнюю волю, вместе с митрополитом Дионисием совершил чин пострижения в схиму. Как писал св. патриарх Иов, «благоверный царь и великий князь Иван Васильевич… восприят Великий ангельский образ и наречен бысть во иноцех Иона, и по сем вскоре остави земное царство, ко Господу отъиде».

С какими силами был связан Эйлоф, еще раз показали дальнейшие события. Через четыре месяца после смерти царя, в июле, он встречался в Москве с польским послом Сапегой, передал ему ценные сведения. А в августе он сам оказался в Польше, и не где-нибудь, а в окружении виленского кардинала Е. Радзивилла, представил ему исчерпывающий доклад о положении в России. Историк Т.А. Опарина отмечает: «Таким образом, Иоганн Эйлоф продолжил сотрудничество с иезуитами и информировал орден о политических разногласиях в российских верхах» [81]. Врач вовсе не бежал из нашей страны, он выехал легально. В России остался его сын Даниэль, он даже «натурализовался», перекрестившись в Православие, стал солидным ярославским купцом. А появление Эйлофа в Польше вызвало переписку в очень высоких католических кругах. Папский нунций кардинал Болоньетти, находившийся в Люблине, 24 августа счел нужным послать о нем донесение в Ватикан, называл врача «очень богатым человеком» и сообщал, что он отправился в Ливонию. Но дальнейшие его следы теряются. «Очень богатого» доктора не обнаруживается ни среди известных врачей, ни среди крупных предпринимателей и торговцев. Возможно, он сменил фамилию. Впрочем, мы не знаем, настоящая ли фамилия — Эйлоф?

Но оставим эту темную личность и вернемся в Москву, в трагический день 18 марта 1584 г. Когда о кончине государя узнало население, был не плач — был вопль. Народ «завопил громогласно»! Люди выли в голос, старые и молодые, мужики и бабы, лишившись своего отца и заступника. Лишившись властителя, которого не мог им заменить никто… Только заговорщики не вопили. Они действовали. В завещании они получили нужные им полномочия, через Ирину Годунову обрабатывали нового царя. Федор Иоаннович был убит горем, бояре пребывали в растерянности — кроме тех, кто заранее знал, что и когда должно случиться.

Годунов и Бельский фактически произвели переворот. Они хорошо успели подготовиться и не теряли ни минуты, пока никто не успел сорганизоваться. Сразу же, в ночь на 19 марта были арестованы верные слуги и придворные Грозного, кого посадили за решетку, кого сослали. Царицу, царевича и всех Нагих взяли под стражу, обвинив в «злых умыслах». Утром народ отвлекли, известив о воцарении Федора, устроив торжественную церемонию принесения присяги боярами и чиновниками. Объявили о созыве Земского Собора, чтобы поговорить о новом царствовании, высказать просьбы и пожелания. Но наряду с этим по улицам пошли воинские патрули, на площади были выкачены пушки, пресекая возможные волнения. На третий день состоялось погребение государя…

Когда съехались представители «всей земли», открылся Земский Собор. Обсудили нужды народа, дворян, духовенства. Причем Годунов постарался завоевать популярность, соглашаясь удовлетворить все чаяния. А заодно он провел еще одно решение. Сослать младенца Дмитрия с матерью и ее родней в Углич. Все честь по чести, по завещанию. Но делегаты еще не успели покинуть столицу, когда разыгрались бурные события. Сперва был спровоцирован местнический спор между Головиным и Бельским. И вся Боярская Дума приняла сторону Головина. А потом по Москве стали распространяться слухи, что Бельский отравил Ивана Грозного и замышляет погубить Федора Ивановича, «извести царский корень и боярские роды».

Узнав, что Иван Васильевич стал жертвой убийства, и его сын в опасности, поднялись москвичи, приезжие дворяне. Возглавили их лидеры рязанского земства Ляпуновы и Кикины. 9 апреля народ вооружился, захватил Китай-город, арсеналы. Годунов в этом конфликте выступал, вроде бы, «защитником» Бельского. Но можно уверенно утверждать, что инициатором слухов был не кто иной как он. Пришла пора избавиться от компаньона. Летописец сообщал — из Кремля прискакали какие-то молодые дети боярские и кричали, что в смерти царя виноваты Годуновы [138]. Но вот их-то не поддержали. Некие лица, орудующие среди общего хаоса, сумели замять имена Годуновых, и толпа подогревалась только против Бельского.

Власти заперли ворота Кремля, вызвали стрельцов. Хотя надежды на них было мало. Кремль осадили 20 тыс. человек, «дети боярские многие на конях» стреляли из луков, народ вышибал и рубил Фроловские ворота, навел на них самую большую пушку, стоявшую на Лобном месте. Бельский в ужасе спрятался в личных покоях царя. А бояре выслали для переговоров Мстиславского, Романова, Щелкалова. На вопрос, чего хотят люди, собравшаяся масса в один голос выкрикнула: «Бельского!» Требовала «выдать злодея». И опять произошла непонятная вещь. Обвинение-то было страшным, кара за такое могла быть лишь одна. Но в толпе явно находились люди, которые незримо регулировали ее. Эти подстрекатели превратились вдруг в умиротворителей, и в ходе переговоров сошлись на компромиссном решении — отправить Бельского в ссылку.

Годунов не хотел уничтожать напарника. Вдруг еще пригодится? Или перед тем, как прикончить, его начнут допрашивать, он расскажет лишнее? Народ успокоили, Бельского сослали в Нижний Новгород. А после этого Годунов арестовал Ляпуновых, Кикиных и других предводителей мятежа. Отправил их по тюрьмам или дальним гарнизонам. Борис Годунов в это время совершил хитрый поворот, перекинулся на сторону аристократии. Вместе с боярами он устроил чистку государственной верхушки. «Худородных», получивших от Грозного чины стольников и стряпчих, удалил от двора, возвратил в состояние простых детей боярских. Из Думы были выведены почти все думные дворяне, то есть те, кого Иван Васильевич выдвигал по способностям и заслугам. Бояре нарадоваться не могли и оказали Годунову полную поддержку. Сочли, что он стал «их» человеком, возвращает им прежний вес и авторитет.

А церемонию венчания нового государя на царство Земский Собор назначил на 31 мая, после шести недель молений об упокоении Ивана IV. Но на рассвете этого дня разразилась гроза. Не рядовая гроза, а такая буря, что ее особо отметили в летописях. Грохотало так, будто снова подали голос могучие царские пушки под Казанью или Псковом. В клубящихся тучах полыхали зарницы, словно реющие боевые знамена, а молнии резали мглу, как тысячи отточенных сабель, сверкающих в едином взмахе. Потоки ливня захлестывали настилы мостовых, затопляли улицы, превращая их в ручьи и речушки, растекались по дворам и площадям. Сносили прочь тлен, грязь и мусор, умывали красавицу-Москву после траура. И щедро поили русскую землю, освежали благоухание весенних цветов, обещая богатые урожаи.

Москвичей гроза заставила переживать. Опасались, что она сорвет торжества. Позже, задним числом, ее будут считать предзнаменованием грядущих бед. Но это вряд ли. Беды придут еще не скоро. А гроза стала как бы эхом другой — той, которая приветствовала рождение Грозного царя. Теперь Небо завершало его царствование. И благословляло новое. Тучи рассеялись, и брызнуло яркое солнце. Весело заиграло в лужах, в струях бурлящих ручьев, заискрилось на дождевых каплях, украсивших деревья и кусты. Заблистало на мокрых куполах храмов Божьих, и радостно зазвонили колокола, созывая празднично одетых людей в Кремль. Славить и чествовать царя Федора Иоанновича…