Сказки, рассказанные на ночь - Вильгельм Гауф

— Да! — воскликнул он. — Верность — такое же утешение для разбитого сердца, что и прохладный напиток для жаждущего путника в пустыне. Забудьте минуту моей слабости, юнкер, простите человека, погрязшего в заботах! Но если вы углядели вершины Ротенберга — самое сердце Вюртемберга, любовались тем, как Неккар течет в зеленых берегах, как колышется созревающая нива на полях, как дыбятся волнистые холмы, поросшие дивными виноградными лозами, заметили красоту тенистых лесов, которые венчают вершины гор, обратили внимание на то, как выглядывают из пышных садов деревеньки со своими красными черепичными крышами, как трудятся работящие, прилежные люди — могучие мужчины и красивые женщины — на этих склонах и долинах, если вы все это видели моими глазами, то хорошо понимаете, каково очутиться здесь, в глубине пещеры, быть изгнанным и проклятым, находиться в окружении немых скал, глубоко в недрах земли! О, эта мысль слишком тяжела даже для могучего мужского сердца!

Георг испугался, что рыцарь вновь впадет в печаль, и поспешил переменить тему разговора:

— Вы ведь часто встречались с герцогом, господин рыцарь. Теперь и я стал его другом. Скажите, каков он в жизни? Как выглядит? Говорят, что он переменчив в своих настроениях.

— Нисколько. Вы еще увидите его и узнаете сразу, без подробных описаний. Но мы уже слишком долго ведем речь о чужих делах, а про ваши собственные вы так ничего и не сказали — о цели вашего нынешнего путешествия, о прекрасной барышне фон Лихтенштайн. Вы молчите! Почему вы потупились? Поверьте, я спрашиваю вовсе не ради пустого любопытства. Мне кажется, что я могу быть вам полезен в этом деле.

— После того, — решился Георг, — что произошло в эту ночь, я считаю, что больше не должно быть тайн между нами. По-видимому, вы давно знаете, что я люблю Марию, может быть, и она неравнодушна ко мне.

— О да, — улыбнулся изгнанник, — если только я умею читать признаки любви и могу верно истолковать их. Едва заходит речь о вас, милая барышня сразу опускает глаза, ну точь-в-точь как вы сейчас, и краснеет до самых ушей. К тому же она как-то по-особенному выговаривает ваше имя, будто все струны ее сердца сливаются в этот миг в один аккорд.

— О, ваш острый взгляд, должно быть, все правильно подметил. Я очень хочу попасть в Лихтенштайн. Когда я отказался от Швабского союза, то решил сразу же отправиться домой, но, сообразив, что Альпы на полдороге к Франконии, вздумал еще раз повидать барышню. Вот Ханс и повел меня через Альпы. Однако, вы знаете, путешествие мое застопорилось, потеряно восемь дней. А теперь, лишь только взойдет солнце, я поднимусь наверх, в замок, и надеюсь, как сторонник герцога, буду для старого рыцаря более желанным гостем, чем прежде.

— Еще бы! Ведь он — ярый защитник и друг герцога, всегда ему верен. Однако может такое случиться, что старик вам не поверит, он вообще не очень-то доверчив к незнакомым людям и часто бывает угрюмым. Знаете, в каких я с ним отношениях? Для меня он тот милосердный самаритянин, который снабжает несчастного изгнанника горячей едой и не менее горячим участием и утешением. Пара строчек от меня могут рекомендовать вас лучше, чем пропуск императора. А еще лучшим знаком для него и для других будет вот это кольцо, которое я хочу вам подарить на память о том времени, когда вы объявили себя сторонником правого дела и защитником герцога Вюртембергского.

С этими словами изгнанник снял со своего пальца широкое золотое кольцо с красным камнем, на котором был изображен герб Вюртемберга с ветвистыми оленьими рогами и охотничьим рогом. На кольце были выгравированы буквы, смысл которых Георг сначала не понял.

— У. Г. В. И. Т. Что означают эти буквы? — спросил он. — Это пароль сторонников герцога?

— О нет, мой юный друг. Это кольцо долгое время носил сам герцог на своей руке и очень им дорожил. У меня есть и другие его реликвии, но это самая ценная. Буквы же означают следующее: Ульрих, герцог Вюртемберга и Тека.

— О, это кольцо останется навсегда дорогим для меня, как память о несчастном владыке и воспоминание о встрече с вами, уважаемый рыцарь, ночью в пещере.

— Когда вы подойдете к подъемному мосту Лихтенштайна, — посоветовал изгнанник, — отдайте первому попавшемуся слуге мою записку и это кольцо и поручите ему отнести их хозяину замка, тогда вы наверняка будете приняты, как родной сын герцога. Но вот для барышни нужно совсем другое, на нее не подействует мое волшебство. Вы должны иметь для нее свои собственные знаки внимания — тайный язык взглядов, нежный поцелуй, сердечное рукопожатие, поэтому, чтобы появиться перед возлюбленной в должном виде, вам необходимо отдохнуть, а не то ваши глаза потускнеют от бессонницы. Последуйте же моему примеру — растянитесь на шкуре косули, а под голову вместо подушки подложите свой плащ. А ты, мой мажордом, мой виночерпий, верный спутник в моем несчастье, дорогой Ханс, наполни еще раз этому паладину кубок на сон грядущий, чтобы мех показался ему мягкой периной, каменный грот — удобной спальней и бог сна подарил ему образ любимой.

Рыцари осушили кубок и улеглись на покой, а Ханс, как верный пес, уселся на пороге.

Вскоре явился чарующий Морфей[78], осенил своими нежными крыльями неприхотливое ложе юноши и рассыпал над ним маковые зерна.

В полусне юный рыцарь слышал, как изгнанник читал молитву с благочестивым упованием, моля Правителя судеб ниспослать свою защиту ему и той стране, в глубоких недрах которой он собирался провести ночь.

Наутро Георг, разбуженный добросовестным музыкантом, сначала не мог вспомнить, где он находится, но мало-помалу в его душе воскресли картины прошедшей ночи, и он с радостью ответил на рукопожатие изгнанника.

— Мне очень бы хотелось попросить вас остаться в моем дворце на несколько дней, — приветливо сказал тот, — но я все-таки советую вам двинуться в Лихтенштайн, если вы желаете получить горячий завтрак. В моей пещере, к сожалению, нельзя ничего приготовить, так как мы не разводим огня, чтобы дымом не выдать своего присутствия.

Георг согласился с его доводами и поблагодарил за гостеприимство:

— Это истинная правда, мне редко доводилось проводить время в такой приятной обстановке, как в этой пещере. Есть что-то волшебное в том, чтобы быть глубоко под землей и беседовать с другом. Я бы не поменял самый красивый зал великолепного дворца на этот каменный грот.

— Да, конечно, когда с друзьями пускаешь по кругу праздничный кубок, — подтвердил изгнанник, — но ежели вынужденно сидишь, одинокий, в подземелье и обдумываешь свое несчастье, а душа рвется в зеленый лес под голубыми небесами, глаза, утомленные подземным великолепием, мечтают обратиться к цветущим долинам и высоким горам отчизны, уши, оглушенные монотонным журчанием воды, капля за каплей струящейся по каменным стенам и падающей в бездонную глубину, стремятся услышать пение жаворонка и шорох дичи в кустах, тогда это оцениваешь по-другому.