Сорок пять - Александр Дюма
Шрифт:
Интервал:
— Сударыня, — сказал он, — королю известно, что вы приняли в число своих питомиц одну особу, с которой я должен побеседовать. Соблаговолите вызвать ее.
— Как имя этой дамы, сударь?
— Не знаю, сударыня.
— Тогда как же я могу исполнить вашу просьбу?
— Нет ничего легче. Кого вы приняли за последний месяц?
— За последний месяц я никого не принимала, если не считать сегодняшнего утра.
— Сегодняшнего утра?
— Да, господин герцог; и вы сами понимаете, что ваше появление через два часа после того, как прибыла она, слишком похоже на преследование, чтобы я разрешила вам это свидание.
— Сударыня, прошу вас.
— Это невозможно… Для разговора здесь с кем-либо, кроме меня, надо предъявить письменный приказ короля.
— Вот он, сударыня, — ответил Жуаез, доставая письмо, подписанное Генрихом.
Настоятельница прочитала письмо и поклонилась.
— Да свершится воля его величества, даже если она противоречит воле божией.
И она направилась к выходу в монастырский двор.
— Сударыня, — сказал Жуаез, учтиво останавливая ее, — я не хочу злоупотреблять своим правом и опасаюсь ошибки. Может быть, эта дама не та, кого я ищу. Соблаговолите сказать мне, как она к вам прибыла, по какой причине и кто ее сопровождал.
— Это излишне, господин герцог, — ответила настоятельница, — вы не ошиблись. Дама, прибывшая лишь сегодня утром, хотя мы ожидали ее две недели назад, действительно та особа, к которой у господина де Жуаеза может быть дело.
С этими словами настоятельница еще раз поклонилась герцогу и исчезла.
Через десять минут она возвратилась в сопровождении монахини, скрывшей свое лицо под покрывалом.
То была Диана, уже надевшая монашеское одеяние.
Герцог поблагодарил настоятельницу, пододвинул неизвестной даме табурет и тоже сел; настоятельница вышла, собственноручно закрыв все двери пустой и мрачной приемной.
— Сударыня, — сказал тогда Жуаез без всяких околичностей, — вы дама, жившая на улице Августинцев, таинственная незнакомка, которую мой брат, граф дю Бушаж, любит безумной, погибельной любовью?
Вместо ответа госпитальерка наклонила голову.
Это подчеркнутое нежелание говорить показалось Жуаезу оскорбительным. Он и без того был предубежден против своей собеседницы.
— Вы, наверно, считали, сударыня, — продолжал он, — что можно вызвать несчастную страсть в душе юноши, носящего наше имя, а затем сказать ему: «Тем хуже для вас, если у вас есть сердце, — у меня его нет, и мне оно не нужно».
— Я не так ответила ему, сударь, вы плохо осведомлены, — произнесла госпитальерка столь благородно и трогательно, что гнев Жуаеза временно утих.
— Слова не имеют значения, важна суть: вы, сударыня, оттолкнули моего брата, ввергли его в отчаяние.
— Невольно, сударь, ибо я всегда старалась отдалить от себя господина дю Бушажа.
— Это называется ухищрениями кокетства, сударыня, их последствия и составляют вину.
— Никто не имеет права обвинять меня, сударь. Я ни в чем не повинна. Вы раздражены против меня, и я больше не стану вам отвечать.
— Ого! — вскричал Жуаез, постепенно распаляясь. — Вы погубили моего брата и рассчитываете оправдаться, принимая величественный вид? Я не шучу, клянусь! Вам придется прибегнуть к веским доводам, чтобы смягчить меня.
Госпитальерка встала.
— Если вы явились сюда, чтобы оскорблять женщину, — сказала она все так же холодно, — оскорбляйте меня, сударь. Если вы желаете, чтобы я изменила свое решение, то попусту теряете время. Лучше уходите.
— Вы не человеческое существо, — вскричал выведенный из себя Жуаез, — вы демон!
— Достаточно, я ухожу.
И госпитальерка направилась к двери. Жуаез остановил ее.
— Постойте! Я слишком долго искал вас, чтобы так просто отпустить. И раз мне удалось до вас добраться, я хочу увидеть ваше лицо, встретить пламя вашего взора, сводящего с ума людей. Померяемся силами, сатана!
И Жуаез, сотворив крестное знамение, сорвал покрывало с лица госпитальерки. Но она без малейшего упрека устремила свой ясный взгляд на того, кто так жестоко оскорбил ее, и сказала:
— О господин герцог, то, что вы сделали, недостойно дворянина!
Жуаезу показалось, что ему нанесен удар прямо в сердце. Безграничная кротость этой женщины смягчила его гнев, красота внесла смятение в душу.
— Да, — прошептал он после продолжительного молчания, — вы прекрасны, и Анри не мог не полюбить вас. Но бог даровал вам красоту лишь для того, чтобы вы радовали ею человека, который будет связан с вами на всю жизнь.
— Сударь, разве вы не говорили со своим братом? Или, может быть, он не счел нужным довериться вам? Иначе вы узнали бы, что я любила и больше не буду любить, что я жила, а теперь должна умереть.
Жуаез не сводил глаз с Дианы. Огонь ее всемогущего взгляда проник до глубины его души, подобный струям вулканического пламени, при одном приближении которых расплавляется бронза статуй.
— О да, — повторил он, понизив голос и не сводя с нее взгляда. — Анри должен был вас полюбить… О сударыня, на коленях молю вас: сжальтесь, полюбите моего брата!
Диана стояла по-прежнему холодная и молчаливая.
— Не допустите, чтобы из-за вас терзалась целая семья, — ведь один из нас погибнет от отчаяния, другие от горя.
Диана не отвечала, продолжая грустно смотреть на склонившегося перед нею человека.
— Сжальтесь над моим братом, надо мною самим! — вскричал Жуаез, яростно схватившись за грудь. — Я горю! Ваш взор испепелил меня!.. Прощайте, сударыня! Прощайте!
Он встал с колен и как безумный выбежал к своим слугам, ожидающим его на углу улицы Анфер.
В воскресенье 10 июня, часов в одиннадцать утра, весь двор собрался в павильоне, где умирал герцог Анжуйский.
Ни искусство врачей, ни отчаяние его матери, ни молебны, заказанные королем, не в силах были предотвратить рокового исхода.
Рано утром 10 июня Мирон объявил королю, что болезнь неизлечима и что Франциск Анжуйский не проживет и дня.
Король сделал вид, что поражен величайшим горем, и, обернувшись к присутствующим, сказал:
— Теперь-то враги мои воспрянут духом.
На что королева-мать ответила:
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!