Будничные жизни Вильгельма Почитателя - Мария Валерьева

бы Энви хотело испортить ему завтрак, хотя, скорее всего, просто подошло поздороваться.

Тонкое тело неспешно обошло черный стол, поправило мантию и уселось напротив, опираясь на квадратную трость.

– Покинул нас ты давно еще. Произошло многое, – прохрипело и пожало плечами Энви, чья пагубная привычка переворачивать предложения с заду на перед так никуда и не делась даже после карательного лечения Академии.

Вильгельм хмыкнул, но не мог не улыбнуться. Энви странно посмотрело на старого знакомого, поправило почти прозрачные волосы и убрало из под капюшон.

Энви было невысокого роста. Тонкие ноги, обтянутые рваными клочьями кожи и запихнутые в огромные черные ботинки, тощие руки в пятнах. Большие желтые глаза и тонкий рот, будто бы лишенный губ. Энви принадлежало к виду лишенных пола существ, и если многим видам давали хотя бы отличия в строении тела, то подобным Энви не давали ничего. Все они были идентичными и почти всегда работали в Альбионе, уродуя себя до неузнаваемости, чтобы хоть как-то отличаться от друг от друга.

Энви же работало в высших уровнях Альбиона, там, где заседал Президент и проводились самые важные дела, расследования и озвучивали самые страшные приговоры, имело даже возможность покидать здание. Что оно делало в столовой среднего уровня, неясно.

– И что? Ты все это время было здесь? – спросил Вильгельм и взял чашку, но воды там уже не осталось. – Я вроде не допивал же.

Энви, не сказав ни слова, стукнуло тонкими пальцами по столу в какой-то последовательности – через секунду к ним подбежал официант с двумя чашками воды.

– Как у вас тут все схвачено, – хмыкнул Вильгельм и сделал глоток напитка. Это не вода, на вкус скорее чай, но со странным привкусом – словно кислинку воды слишком старательно заглушали сахаром, но переборщили. Напиток все еще был горячим, и эффект одурманивания наступал от этого еще быстрее, чем от холодного. – И о чем нам надо поговорить?

– Решил так почему ты ? – удивилось Энви и принялось лакать чай длинным языком. – Подошло так просто Я .

Вильгельм, не выдержав, рассмеялся в кулак, не сводя глаз с Энви. Тот скосил тонкие брови в дугу и с непониманием посмотрел на старого знакомого. А Эльгендорф, с трудом остановив приступ хохота, все еще улыбаясь, смотрел на Энви.

– Чего ты, Почитатель? – спросило Энви и ткнуло длинным как спица пальцем в руку Эльгендорфа. Почитатель, заправив волосы за уши и подперев ладонью голову, улыбался и не сводил глаз с Энви.

– Да так. Отвык просто слушать тебя. На моей Планете так никто не говорит, у меня мозги закипают с непривычки.

– Слушать тяжело меня что, говорит не мне никто но, понимаю я, – хихикнув, ответило Энви, а Вильгельм про себя добавил:

«Конечно, никто тебе об этом не скажет. У этих святош же не принято указывать на изъяны друг друга. Они обычно отправляют тебя на свалку молча».

– Спросить хотело, дела твои как? Проект как? – задало вопрос Энви, чуть понизив голос, решив, видимо, не мучить старого знакомого длинными фразами.

Вильгельм сел прямо, положил обе руки на стол, обнял большими ладонями маленькую чашку чая. Он не знал, стоило ли вообще говорить с Энви, но желание поделиться радостными новостями хоть с кем-то развязывало язык. Тем более, Энви было одним из основателей клуба поддержки проекта «Земля», который появился как раз после отбытия Эльгендорфа на Планету. Энви не хотело ему зла: иначе бы не подошло. Но Вильгельм чувствовал какой-то подвох – связи с Энви не было все время. Хотя, вполне возможно, у Закона появился новый подпункт, запрещавший общение с Эльгендорфом. Он допускал и такое.

– Нормально. Все куда лучше, чем я ожидал, – шепотом ответил Вильгельм, оглядываясь по сторонам и не наблюдая ничего, кроме уже начинавшего пустеть помещения и Альбионщиков, спешивших по своим делам. – Осталось только интервью.

– Испытание тяжелое это. Всех из сложное самое даже, – понимающе кивнуло Энви и как-то странно дернулось, будто от легкого разряда тока в ноги. – Проводить будет его кто?

– Я писал письмо Президенту. Он и будет, – сказал Вильгельм, не сводя глаз с Энви.

А Энви покрылось пятнами, кости на шее задергались, а на пупырчатом лбу выступила испарина.

– Пора мне! Засиделся я, – резко бросило Энви и, вскочив с места уже собиралось уходить, но остановилось, перевело дух и выпалило, словно даже на эти слова с трудом смогло найти силы. – Капсулу в иди. Сиди не здесь.

– Энви!

– Говорить могу не! Иди! Вильгельм! Иди!

– Хорошо, до встречи, – произнес опешивший от такого короткого и странного разговора Эльгендорф.

Энви, кивнув, быстро скрылось в темноте коридора, оглядываясь. Вильгельм еще немного посидел, покрутил чашку в руках и, залпом допив чайную жижу, встал из-за стола и направился в свою капсулу.

В это время Норрис нарезал круги по гостиной дома Вильгельма на Шаттле и думал. Он ходил так долго, что голова уже начала кружиться, а белые стены, украшенные зелеными растениями, смешались в мятное пятно.

Он не выходил из дома друга, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, и решил заняться и самолечением. В итоге здоровье Норриса пусть и оставалось подорванным сотнями лет изоляции и постоянной простуды, но самочувствие медленно налаживалось. Занялся он и своим внешним видом: лысина покрылась тонкими волосами цвета, кости обросли слабыми мышцами, а зрячий, но мутный, глаз чуть-чуть рассеял белую пену и уже выглядел намного лучше. Норрис, болезненно воспринявший запрет отправиться на Альбион вместе с Вильгельмом, успел даже успокоиться и довериться другу, понадеявшись на его благоразумие. Они были оторваны друг от друга – Закон запрещал посещение Альбиона обычными жителями. Однако Вильгельм все-таки иногда звонил, когда его очередь пользования специальный аппаратом связи наступала. И только из-за этих разговоров Херц был еще спокоен: у друга, с его слов, все просто замечательно.

Но этим утром все изменилось, когда Норрис Херц обнаружил в почтовой ящике дома письмо, запечатанное печатью «инкогнито». Адресовано оно было Норрису, а на самом письме было написано: «От недоброжелателя с наилучшими пожеланиями».

Сначала Норрис боялся его читать. Все-таки годы изоляции приучили его к осторожности, а само слово «недоброжелатель» вообще призывало на его кожу мурашки, которые собирались в линии и начинали танцевать чечетку.

Он бросил лист на диван и ушел на кухню. Не успел навести себе успокоительный напиток, как его вновь потянуло в гостиную, где покоилось послание от незнакомца. Он обходил диван по кругу и вновь уходил на кухню. Но так и не притронулся ни к чаю, ни к еде, которой было вдоволь. Сел, распечатал и прочитал письмо.