Божество реки - Уилбур Смит

Потом пошел дождь. Он не падал с неба в виде капель. Казалось, струи Нила, срывающиеся с каменного уступа порогов во время половодья, обрушились на нас. Дышать стало нечем, рот и ноздри заливала вода, и мы почувствовали, что тонем в этих потоках. Дождь лил настолько плотно, что нельзя было разглядеть фигуру человека на расстоянии вытянутой руки. Струи с такой яростью обрушивались на наши плечи, что мы сгибались под их тяжестью и пытались укрыться под нависшими над нашими головами скалами. Но даже под ними шум дождя оглушал нас, а брызги кололи кожу, как рой разъяренных шершней.

Стало холодно. Я никогда не испытывал такого холода. Одежда наша состояла из тонкой полотняной ткани. Холод лишал наши тела силы, и мы задрожали так, что зубы начали стучать в наших ртах, даже изо всех сил сжимая челюсти, мы не могли остановить их.

Затем я услышал иной звук, который перекрывал шум падающего дождя. Это был грохот бурного потока воды. По узкой долине, где мы пытались скрыться от дождя под нависшей скалой, шла серая стена воды. Она протянулась от одного края долины до другого и неслась, сметая все на своем пути.

Меня подхватило и понесло. Я кувыркался в воде, меня било о скалы, и я почувствовал, что жизнь покидает мое тело, а ледяная вода наполняет внутренности. Тьма опустилась на меня, и я решил, что умер.

Я смутно помню, как чьи-то руки вытащили меня из потока и поволокли на темный далекий берег. Голос царевича позвал меня. Еще не открыв глаз, я почувствовал запах дыма, и бок мой согрело тепло пламени.

— Таита, очнись! Скажи что-нибудь, — голос зазвучал настойчивее, и я открыл глаза. Лицо расплывалось у меня перед глазами, но я заметил, что Мемнон улыбается мне. Потом царевич сказал через плечо: — Он очнулся, вельможа Тан.

Я увидел, что нахожусь в пещере, а снаружи наступила ночь. Тан вышел из-за дымного костра и сел на корточки рядом с царевичем.

— Как ты себя чувствуешь, старина? Кости, по-моему, у тебя целы.

Я судорожно сел и тщательно ощупал свое тело.

— Голова у меня раскалывается, и все тело болит. А кроме того, мне холодно и хочется есть.

— Будет жить, — усмехнулся Тан. — Хотя некоторое время назад я сомневался, что мы уцелеем. Нужно выбираться из этих проклятых гор, пока не стряслось чего-нибудь похуже. Это безумие — отправляться в земли, где реки падают прямо с неба.

— Что с остальными? — спросил я. Тан покачал головой.

— Все утонули. Только тебя удалось вытащить из воды.

— Что с лошадьми?

— Пропали. Все пропали.

— А пища?

— Тоже пропала. Я даже лук потерял в реке. У меня остались только меч на поясе да одежда, в которой был.

НА РАССВЕТЕ мы вышли из своего убежища и отправились вниз по предательской долине. У выхода из ущелья нашли тела некоторых наших людей и трупы лошадей, застрявшие среди скал, когда вода спала.

Мы обыскали скалы и осыпи, пытаясь найти чтонибудь из припасов или снаряжения. К моей великой радости, я нашел свой сундучок, содержимое которого уцелело, хотя и намокло. Я разложил его на скале и, пока оно сохло, сделал из кожаной упряжи ременные лямки, чтобы нести сундучок на спине.

Тем временем Мемнон срезал полоски мяса с туши лошади и зажарил их на огне костра. Наевшись до отвала, мы захватили с собой остатки мяса и отправились в обратный путь.

Путешествие наше постепенно превращалось в кошмар. Мы карабкались вверх по крутым скалам и опускались в глубокие ущелья. Горам, казалось, не будет конца, и наши ноги в открытых сандалиях отвечали острой болью на каждый шаг. Ночью мы дрожали от холода вокруг дымного костра, сложенного из плавника.

На следующий день мы поняли, что заблудились и бесцельно блуждаем по горам. Я даже решил, что мы обречены умереть на голых скалах. Потом услышали шум реки и, перевалив через хребет, увидели новорожденный Нил, вьющийся по ущелью под нашими ногами. Однако это было не все. На берегу реки стояли цветные шатры, между которыми двигались фигурки людей.

— Цивилизованный народ, — сразу определил я. — Шатры наверняка сделаны из тканого материала.

— И у них есть лошади, — горячо поддержал меня Мемнон, показывая на стреноженных лошадей за лагерем.

— Смотри! — показал Тан. — Вон там что-то блеснуло на солнце. Это либо клинок, либо наконечник копья. Они умеют обрабатывать металл.

— Нужно узнать, кто они, — мне не терпелось выяснить, что за племя обитает в таком негостеприимном краю.

— Они глотки нам перережут, — пробурчал Тан. — С чего ты взял, что горцы эти не такие же дикие, как горы, в которых они живут?

Много позже мы узнали, что эти люди называют себя эфиопами.

— А лошади у них великолепные, — прошептал Мемнон. — Наши ниже и не такие крепкие. Нужно спуститься и осмотреть их.

Царевич наш прежде всего лошадник.

— Вельможа Тан прав, — предостережение пробудило мою обычную осторожность, и я стал успокаивать царевича. — Они могут оказаться опасными дикарями, едва надевшими одежду цивилизованных людей.

Мы сидели на склоне горы и довольно долго спорили. В конце концов любопытство одержало верх, и мы спустились вниз по склону крутого ущелья, чтобы последить за незнакомцами.

Когда подошли поближе, увидели, что люди эти высокие и прекрасно сложены, может быть, даже лучше, чем мы, египтяне. Волосы у них густые, черные и курчавые, мужчины носили бороды, в отличие от нас. На них были длинные одежды до земли, сделанные, скорее всего, из шерсти. Одежду свою они раскрашивали ярко. Мы же обычно оставляем грудь обнаженной и носим простые белые юбки. На ногах у них были мягкие кожаные сапоги, а не сандалии, а головы они покрывали яркими платками.

Женщины, которых мы заметили, работали между шатрами. Они не носили покрывала и вели себя весело. Пели и перекликались на языке, которого я раньше не слышал, но голоса звучали мелодично; они переливали воду из кувшина в кувшин, сидели на корточках и разговаривали вокруг костров или терли зерно на зернотерках.

Группа мужчин играла в какую-то игру, которую я издалека принял за наше бао. Они делали ставки и спорили по поводу каждого положения камешков. Вдруг двое играющих вскочили на ноги и вытащили из-за поясов кривые кинжалы. Оскалившись, встали друг против друга и зашипели, как пара разъяренных котов.

Тогда третий человек, сидевший в одиночестве, встал, потянулся, как ленивый леопард, и подошел к ним с мечом в руках. Он выбил кинжалы из их рук, двое спорящих сразу успокоились и уныло разошлись.

Миротворец был, очевидно, вождем. Высокий и жилистый, как горный козел, он во многом походил на это животное. Борода была длинная и густая, как у козерога, а лицо грубое и козлиное, с тяжелым загнутым носом и широким жестоким ртом. Мне даже подумалось, что от него несет, как от старого барана, которого Тан сбил стрелой с утеса. Вдруг Тан сжал мою руку и прошептал в ухо: