Жизнь Габриэля Гарсиа Маркеса - Сильвана Патерностро

ХЕРМАН ВАРГАС

МИГЕЛЬ ФАЛЬКЕС-СЕРТАН. Херман Варгас был журналистом и одним из той компании, что собиралась в книжном магазине «Мундо», о котором я тогда и не слыхал. Это на улице Сан-Блас. Обычай у них такой завелся — встречаться там, а за главного у них ученый каталонец был.

ХАЙМЕ АБЕЛЬО БАНФИ. Херман. О, прежде всего Херман был человеком большой культуры. А уж обходительный какой, участливый, серьезный. И превосходный друг, очень нежный. Невозмутимый такой, спокойный.

МАРГАРИТА ДЕ ЛА ВЕГА. Херман был среди них самым застенчивым, самым молчаливым или даже, можно сказать, самым замкнутым. Но это один из наиболее задушевных друзей Габо. После Барранкильи он перебрался в Боготу, вроде как по примеру Ибарры Мерлано, который был юристом. Чем он еще занимался, я не знаю, но точно работал на «Радио Насьональ» и на HJCK[39]. Он многое делал на радио для распространения культуры — например, программы с поэтами, интервью с деятелями искусства.

Держался прямо, с хорошей осанкой, когда мы познакомились с ним, он уже начинал седеть. Невероятно дружелюбный, но при этом в нем не было ничего от типичного жителя побережья. Замкнутый по натуре, он прекрасно умел поддержать разговор и казался интересным собеседником.

МИГЕЛЬ ФАЛЬКЕС-СЕРТАН. В конце 1950-х, а может, и в начале 1960-х Херман уехал в Боготу. Вел там колонку. Потом вернулся назад в Барранкилью, где у него была колонка в «Эль Эральдо». Писал книжные обозрения, рецензии. Вообще Варгасы — выходцы из Сантандера, мне кажется. Не думаю, чтобы он родился в Барранкилье. Он был литературным критиком, писал статьи, но на этом далеко не уедешь, и он многие годы работал в организации, собиравшей статистику по Колумбии. Занимал там официальный пост, и его как сотрудника направили в Боготу. На мой взгляд, он был человеком серьезным. И не таким уж зубоскалом.

АЛЬВАРО СЕПЕДА САМУДИО

ХУАНЧО ХИНЕТЕ. Я родился на улице Обандо, а Альваро Сепеда жил на улице Медельин. Мальчишками мы оба ходили в Колехио Американо — там, ясное дело, гринго[40] заправляли, очень американские по духу, только протестанты. И мы справляли в колледже все американские праздники. Альваро Сепеда уже в те годы был весь из себя интеллектуал, ну, что-то в этом роде. Черт… Я все те годы уж и забыл давно. Оно и понятно: тогда мне восемнадцать было, а сейчас — семьдесят два. И с цифрами у меня теперь плоховато. Альваро был старше меня. В 1946-м он во время учебного года организовал литературный кружок и меня в это дело втравил. Устроил у себя дома нечто вроде редакции и печатал там газету, уж и не вспомню, как она называлась. Альваро всегда придумывал разные штуки в этом роде, много всякого. Неугомонный очень, вечный заводила.

МИГЕЛЬ ФАЛЬКЕС-СЕРТАН. «Малыш» — так они его звали; его род происходит из Сьенаги, но семья эта уже сотню лет живет в Барранкилье. Я однажды встретил его в аэропорту. Так случилось, что мы с ним на одном самолете летели в Нью-Йорк, а вместе с ним — Хулио Марио Санто-Доминго. Хулио Марио был как всегда — с иголочки, при пиджаке и галстуке, с дипломатом, а Альваро — в сорочке расстегнутой, грудь нараспашку, волосы на груди кучерявятся. И в сандалиях. Он был камахан — это словечко такое, чисто барранкильянское, означает типа наподобие жиголо, они еще в туфлях со вставками другого цвета щеголяют и за счет женщин живут. Работой такие типы себя не утруждали, но денежки у них всегда водились. Если в кармане пусто, знали, где разжиться. Он умел заливать. Тот еще повеса. В те поры Малыш Сепеда и Обрегон были очень похожи в этом. Законы общества оба ни в грош не ставили.

ЭКТОР РОХАС ЭРАСО. Малыш говорил осипшим голосом: «Ну чё там встал? Пошевеливайся!» — и все в такой форме. Или, там: «Здоров, как сам?» Как называлось то место, где они обычно собирались? «Ла Куэва». Сепеда тоже пробовал себя в творчестве. Охота у него была… А вот усидчивости — ни капли; в этом они с Габо совсем разные. Тут посмирнее надо быть. Но что во всем этом решающую роль играло, так это его буйный темперамент. Исключительный он был парень. Большущий друг Габо. Хохотал-заливался, шуточки отпускал, всякое такое. Нет, рассказы тоже писал. «Мы все ждали» — так один его рассказ назывался. Я считал его лучшим мастером короткого рассказа во всей Колумбии. Да, талантом он был не обижен. Но чтоб сесть и непрерывно работать, настойчивость проявлять, как Габо, — это не про него.

КИКЕ СКОПЕЛЬ. Альваро Сепеда — в большей степени прирожденный писатель, чем Габито. Только случилось так, что у Альваро благодетель завелся. Звали его Хулио Марио Санто-Доминго. И он ему сказал: «Давай, приходи, работать со мной будешь. Зарплата? О чем ты? Какая зарплата? Просто бери, сколько нужно. Деньги — вот они».

ЭКТОР РОХАС ЭРАСО. Он же был горячим поклонником Фолкнера. Вот и надумал познакомиться с ним. Фолкнер жил на Глубоком Юге[41]. Так он туда добрался и — глядь, сам Фолкнер на пороге своего дома сидит и выпивает. Остановился он и наблюдает из машины, как Фолкнер пьет. Всякий раз, как тот глоток делал, он тоже прикладывался. Он с Фолкнером хотел побеседовать… а сам все больше пьянел. И вдруг говорит себе: «Какого черта я могу сказать Фолкнеру? Что я ничтожество? Задница дырявая. Что я собираюсь ему сказать? Лучше свалить отсюда. Увидимся позже, мистер Фолкнер!» Самоиронии ему было не занимать.

КИКЕ СКОПЕЛЬ. Габито, как постарше стал, так сказать, окультурился, с возрастом к нему это пришло. Но у Сепеды культурный багаж побольше был. Прежде всего, у него имелись деньги, чтоб книги читать, а у Габито — нет. Альваро читал Фолкнера, в те времена очень популярного писателя, а потом давал свои книги Габито. Сам Габито вечно сидел без денег. Полная задница. Он работал в «Эль Эральдо» за три песо в неделю. Этот хмырь Хуан Б. три песо ему платил. Габито был в дерьме и шлюхами довольствовался по полтиннику, получше-то не мог себе позволить. Чего уж там…

Так я и говорю, дружба их на литературе заварилась. Альваро по молодости больше читал, чем потом, когда стал старше. Потому как поначалу он очень к литературе тянулся — так нет же, встретил на свою голову фрукта этого, Хулио Марио Санто-Доминго. Хулио Марио этот — словно груженый золотом галеон, заходящий в порт. Это ж надо железную волю иметь, чтобы сказать «нет» такой куче деньжищ, что на него сыпались.

МИГЕЛЬ ФАЛЬКЕС-СЕРТАН. Сепеду они прозвали «Лохмачом» за его буйную, не знавшую расчески шевелюру — это ж было в 1940-е годы, когда мода на нечесанность еще не наступила. Он опережал свое время. У меня есть фотография, на которой он в бейсболке, надетой задом наперед. Тогда так никто не носил.