Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других - Франсина-Доминик Лиштенан

Елизавета ничего не стала предпринимать в свою защиту. Она удалилась в имение Измайлово, близ Москвы. Ее доверенный врач Лесток тщетно уламывал царевну немедленно отправиться в столицу, позвать на помощь гвардейцев, явиться в Сенат, показаться народу, чтобы всем продемонстрировать свои права. Может быть, она и впрямь, как утверждал британский посол Кейт, чувствовала себя слишком юной? Ей пока еще не хватало твердости для осуществления столь серьезного предприятия? Или, как предполагает генерал Манштейн в своих мемуарах, она предпочитала посвятить себя праздным наслаждениям? А может, считала, что последнюю волю Екатерины никто оспорить не сможет и все уладится само собой? Множество посланий, которые писали ей в те дни се сторонники, либо вообще до нее не дошли, либо дошли с большим запозданием.

А в Москве между тем собрался Верховный тайный совет, чтобы решить, кто будет новым государем. Дмитрий Голицын напомнил о потомках Ивана V, единокровного брата Петра Великого. Его дочь Екатерина Иоанповна была замужем за герцогом Мекленбург-Шверинским, но хотя эта пара жила врозь, существовала опасность, что, если его жена взойдет на трон, герцог может обосноваться в России и начать вмешиваться в государственные дела. Оставалась Анна Иоанновна. После скандала, спровоцированного Морицем Саксонским, она проявила сговорчивость. Ее считали доброй, покладистой. Ее новый любовник Эрнст Бирон, по-видимому, был так погружен в дела Курляндии, что, казалось, не захочет покинуть эту страну. Бояре желали посадить на трон личность незначительную, которой они смогут управлять исходя из собственных интересов. Диктатура Романовых была довольно жесткой, к тому же простолюдины и чужестранцы вроде Меншикова и Лефорта слишком сильно влияли на российскую политику. Единственным способом выхода из кризиса казалось ограничение монархической власти, оставляющее московской олигархии, консервативной и приверженной православным обычаям, широкое поле для маневра. Манштейн в своих мемуарах утверждает, что Верховный тайный совет хотел «учредить республиканскую систему», обуздав «верховную власть добрыми законами». Дмитрий Голицын сформулировал принципы чего-то вроде «конституционной монархии», первой представительницей которой должна была стать Анна. Среди прочих образцов он при этом вдохновлялся шведской моделью, в которой главенствующая роль принадлежит парламенту — риксдагу. Итак, речь шла о том, что надобно увеличить политический фундамент России за счет элиты второго ряда: никогда еще ни одно законоположение не предусматривало столь широкого участия дворянства в государственных делах. Все члены совета подписали сей документ, кроме Остермана, который, по обыкновению, уклонился, сославшись на недомогание, — это был его секрет, как подольше продержаться у кормила имперской власти. Условия, ограничивающие власть монарха, на первых порах должны были держаться в секрете. Сводились они к следующему: императрица не принимает никаких решений без консультации совета, она не будет ни объявлять войну, ни заключать мир без его попечительства; она не сможет выносить приговор в отношении какого-либо дворянина и не должна конфисковать имущество обвиняемого, по крайней мере прежде, чем его вина будет доказана со всей непреложностью; и наконец, царица, уже достигшая тридцатисемилетнего возраста, лишается права вступить в брак и сама назначить себе преемника.

Анне внушали, что ее избрание произошло по воле народа. Но основные условия, согласно которым бразды правления были вручены женщине, чья власть ограничена, быстро стали известны, несмотря на запрет их разглашения. Ягужинский, в петровские времена бывший генеральным прокурором, оком государевым, кричал, что это скандальная ситуация; к нему присоединился Феофан Прокопович, теолог и идеолог прогрессивного самодержавия; эти двое решили написать письмо, чтобы открыть глаза кандидатке, терпеливо ждущей в своих владениях в Митаве. Остерман со своей стороны разработал проект в ее пользу, поскольку абсолютная власть Анны должна была стать для него гарантией, что пост министра иностранных дел останется за ним. О Елизавете, казалось, все забыли, ею пожертвовали. Сановники предпочли ей особу, которая выглядела более безликой и, вероятно, более управляемой, а потому отвечала самым разнообразным ожиданиям. Родовитая знать полагала, что сможет вить веревки из этой женщины, лишенной политического опыта. Ягужинский с Прокоповичем, поддерживаемые графом Густавом Левенвольде, рассчитывали, благодаря своему влиянию на царицу, обеспечить возврат к «просвещенной» монархии. Персона Елизаветы для столь удобных построений не годилась, было ясно, что дочь Петра и Екатерины станет продолжать дело своего родителя с министрами той эпохи, таким образом, она лишится поддержки боярской верхушки, а заодно и тех лиц, над которыми она бесстыдно потешалась, причем в их число входит сам министр иностранных дел Остерман, чувствующий себя выскочкой на одном из высочайших постов государства.

В середине января из Москвы были отправлены три посланца, но гонцу Левенвольде удалось опередить официальных курьеров совета. Таким образом, Анну известили о том, какие вокруг трона плетутся интриги. Она приготовилась вести двойную игру; она любезно приняла Василия Долгорукого и без колебаний подписала условия своего восшествия на престол; она согласилась даже с тем, что ее любовник Бирои не последует за ней в Россию. Бумага была утверждена, и Анна отправилась в Москву. Она пустилась в путь, исполненная решимости отстаивать свои права, рассчитывая опереться на сторонников неограниченного самодержавия, располагавших серьезным козырем: поддержка гвардии им была гарантирована.

Проект конституции весьма основательно стреноживал грядущих властителей России. Их бюджет ограничивался суммами, начисляемыми для ведения домашних дел. Казначею двора предписывалось давать отчет о том, как использовались государственные средства. Постоянная ассамблея (своего рода Сенат) в составе тридцати шести сановников должна была обсуждать все текущие дела, после чего представлять их на рассмотрение Верховного тайного совета, состоящего из двенадцати знатнейших персон. Другой ассамблее из двух сотен дворян средней руки надлежало бдеть за тем, чтобы высшие инстанции уважали права этого сословия. И наконец, предполагалось создать ассамблею представителей дворянства и купечества, коей будет поручена забота о благосостоянии народа, то есть крепостных. Замысел подобного разделения властей стал предметом оживленных дискуссий и вызвал протест, разжигаемый частью духовенства и мелкопоместного дворянства, ибо те и другие полагали, что режим неограниченного самодержавия вернее защищает их интересы. Как тонко заметил английский посланник Чарльз Рондо, в этой стране, привыкшей слепо повиноваться абсолютному монарху, идея четкого ограничения прав власти прививалась с большим трудом. Одно лишь скорейшее прибытие новой царицы могло утихомирить это всеобщее смятение.

Члены Верховного совета встречали Анну на подступах к столице, в нескольких верстах от города. Остерман, по обыкновению, «блистал своим отсутствием»: он всегда исчезал, как только ситуация принимала рискованный оборот. Государственный канцлер Головкин почтительно вручил новой владычице орден Святого Андрея Первозванного, она же при этом заметила: «Да, верно, я забыла его надеть». Взяла орден и сама его себе прицепила. Советники испытали некоторое замешательство, когда она пожелала принять присягу гвардейцев, звучащую в точности как та, что позволила Екатерине завладеть троном. При этом Анна собственноручно поднесла им выпить. Невзирая на поставленные ей условия, она позволила величать себя полковником Преображенского полка, а своего кузена Семена Салтыкова произвела в генерал-лейтенанты того же полка. Долгорукий и Голицын, почуяв неладное, попытались как-нибудь изолировать вновь прибывшую, а главное — отсрочить ее торжественный въезд в Москву. Но заговорщики, сторонники самодержавия Гаврила Головкин — креатура Петра Великого — и Остерман, поддерживаемые Никитой Трубецким, Алексеем Черкасским и Семеном Салтыковым, последовательно пеклись об интересах Анны. Она же через посредство фрейлин была осведомлена об интригах и раздорах внутри Верховного тайного совета.