Попаданец - Игорь Масленков

— Наконец-то, — самодовольно усмехнулся тот, кого нарекли одним из богов.

— Летим! Прочь! Пусть будет проклят ненавистный Каниш, гнусное логово торгашей и разбойников! — ветер трепал платье Аннитис. Глаза ее горели, в волосах запутались звезды. Она растворилась во мраке небес и в душе ее поселилась ночь.

— Как скажешь, — голос Салативара уподобился грому. — Гори, Каниш! Ты болен золотой проказой. Она пожрала твою плоть! Очищение огнем и кровью — вот твое лечение!

— Что ты несешь, Салативар? — Аннитис изнемогала от приступа сумасшедшего хохота. — Какой огонь, какая кровь? Пусть вечно царствуют над Канишем ночь и звезды, пусть никогда более не увидит он света дня!

— Летим! Я покажу тебе, — Салативар увлек Аннитис куда-то в сторону, к холму. Там располагалась цитадель и царский дворец. Девушке казалось, что она все еще видит огни и фигуры стражников, разгуливающих по крепостной стене.

Облетев холм, они унеслись прочь. За соседней горой, огненная река залила долину.

— Что там? — веселье внезапно оставило Аннитис.

— То войско Питханы, владыки соседнего царства, — гремел над землею голос Салативара. — Ночью Каниш падет. Примет он очищение огнем и кровью от страшной болезни, имя которой алчность. Ничто не спасет Каниш. Разведчики и наблюдатели Хатти взяты в плен или перебиты. Нападение будет неожиданным. Никто не уйдет от клинка и копья. Теперь жду твоего слова! Небеса или…

Девушка молчала.

— Так выбирай же! — Салативар терял терпение.

— Но ведь там маленький Аммуну! Ты злой бог! — Аннитс попыталась освободиться от рук Салативара, но тот держал ее крепко.

— Что ты знаешь о добре и зле? Я наказал вора и обидчика, возвысил униженного…

— Останови Питхану! — выкрикнула Аннитис. — Останови! Ведь это в твоей власти! Цена твоей доброты непомерна…

— Предложи больше и я пощажу город.

— Истину говорю, ты не бог, ты обыкновенный лавочник, — теперь Аннитис не боялась взгляда Салативара. Она смотрела ему в глаза с ненавистью, на которую только была способна.

— Чушь! Я не нуждаюсь в золоте. Но сегодня особая, волшебная ночь, когда миром правит темное колдовство. Ты сама можешь сотворить чудо. Но чем готова пожертвовать ради спасения Каниша, смелая и дерзкая женщина?

Аннитис глянула вниз. Показалось ей, что вовсе не летит она, а неподвижно висит над землею, увязла в сиянии звезд, словно муха в паутине или ночной путник в болоте. Огненная река приближается. Вражеские кони бьют копытами, топчут сады, виноградники и посевы на полях, солдаты собирают шатры и готовятся к бою. Они хотят убить маленького Аммуну, с самого рождения терпевшего насмешки и подзатыльники. Аннитис чувствовала обиду на саму себя. И она множила страдания мальчишки. Нет, не со зла, шутя. Да только и шутки порою могут обратиться в пытку. Стыд каленым железом жег тело Аннитис.

— Тогда назначь цену! — со слезами на глазах бросила девушка.

— Ты и твоя душа! — Салативар торжествовал.

— Пусть, но только не жги Каниш!

Демон выхватил кинжал из ножен и ловким движением вогнал его по самую рукоять под левое ребро Аннитис. Она охнула и обмякла. Кровь хлынула из раны, разрослась темным мокрым пятном на платье. Салативар отпустил девичью руку. Мертвое тело неподвижно зависло в воздухе, словно принесли его в жертву ненасытным богам на невидимом алтаре. Руки, ноги и голова свесились вниз. Бледное лицо превратилось в восковую маску. Глаза стекленели и в них застыли звезды и огненная река.

Салативар облетел Аннитис, утопил пальцы в густых волосах недавней спутницы, коснулся губами холодеющего лица, поцеловал бледные губы. И в поцелуе том виделось что-то отвратительное и противоестественное, потому как нет ничего более противного людской природе как поцелуй с мертвецом. Чувствовалось в том неуклюжее извинение за отнятую жизнь и болезненная тяга к чему-то низменному, враждебному самим установлениям богов. Но Салативара менее всего беспокоили условности. Он слился в долгом поцелуе с жертвой, чья кровь еще не остыла в жилах. Он испил остаток жизненной силы, былой человеческой сущности. Насытившись, наполнил опустевший телесный сосуд иным, новым содержимым. Магия преисподней не обещала беспредельного могущества. Она не могла подарить бессмертие живому, но давала видимость жизни мертвому, превращала покойника в верного слугу и слепого исполнителя воли некроманта.

Аннитис открыла глаза. И не было в них более звезд и огненной реки. Только лицо Салативара.

— Ты меня зарезал? Я жива? — она чувствовала легкий холод, словно лежала голой на каменной плите.

— Счет твой оплачен. Каниш спасен. Штурм будет внезапным. Но все обойдется без огня и крови. Питхана в бесконечной милости своей объявит горожан братьями и сестрами, отцами и матерями. Ассирийцы уйдут сами. Карум умрет. Мое маленькое дельце решено. Нам пора.

— Куда?

— Твой новый дом истосковался по хозяйке. Тебя ждет Вечность.

Леха провалялся в постели часов до одиннадцати. Руки и ноги ныли нещадно. Так всегда бывало после возвращения из похода. Силы и часть жизни следопыта служили той платой и жертвой, которую брал Лес.

Черный копатель с трудом продрал глаза. Лежать без дела не было никакого смысла. Да и голод напомнил о себе. А в эмалированном тазу кис хабар. Леха нехотя выбрался из-под одеяла, потянулся к телефону. Отчего-то захотелось позвонить Роману. Ведь именно с него, точнее с бумажки, которую он так неосмотрительно дал Алексею, все и началось.

Роман не отвечал. Автомат приторно-сладким девичьим голоском поведал о том, что абонент находится вне зоны досягаемости и не может принять звонок. Леха не поленился и позвонил жене дружка. Шли противные длинные гудки. Никто не хотел брать трубу. Наконец-то в телефоне что-то щелкнуло.

— Алло. Здрасьте. Скажите, Романа можно услышать? — тянул Леха, зевая.

— Его нет, — ответил строгий женский голос.

— А когда будет, не подскажете?

В трубке послышались всхлипы и сдавленный плач. Внезапно связь оборвалась. Леха повторил попытку, но его вызов сбросили. Все это казалось несколько странным, хотя вполне объяснимым. Рома мог проколоться с очередной любовницей. Отсюда истерики и слезы. Да мало ли чего стряслось? От самого жена ушла. Не стоит обращать внимания на ерунду. Надо подкрепиться и заняться делами.

Все еще зевая, Алексей поплелся на кухню. На столе и в раковине по-прежнему громоздились кучи грязной посуды. Леха заглянул в холодильник. Ничего там не обнаружив, тихо выругался. Вчера не хватило ни времени, ни сил забежать в магазин. Придется довольствоваться чаем и куском черствого хлеба.

Через несколько минут скромный завтрак был готов. Обжигая губы и едва не обламывая зубы, Леха прикидывал, как бы поскорее и подороже провалить вчерашний улов. Прягу, перстень, жетон и знак за ранение можно пока оставить, а вот все остальное придется толкнуть. Перебрав в памяти всех знакомых барыг, Леха остановился на кандидатуре Пучеглаза. На то имелись веские причины. С Пучеглазом он познакомился несколько лет назад. Как-то Леха заглянул в клуб коллекционеров. Прохаживался среди рядов и обратил внимание на одного занятного типа. Среднего роста, в очках, коротко острижен, с ранней проседью, вполне интеллигентного вида. На лотке перед ним лежал всякий копаный немецкий шмурдяк. Леха поинтересовался, нет ли у него патронных маузеровских подсумков. Тогда он еще занимался реконструкцией и собирал мелкие детали амуниции. Продавец оценивающе глянул на Леху большими рыбьими глазами, порылся в объемной спортивной сумке, предусмотрительно спрятанной под столом, и достал пару кожаных подсумков. Леха давно такие искал и пытался не выказать радости. Наоборот, принялся критиковать товар, дескать, один хлястик треснул, кожа пересохла. Хотелось выглядеть в чужих глазах бывалым и солидным человеком, а вовсе не зеленым юнцом, приобретающим новоделы для участия в «обезьянниках», как презрительно называли сборища реконструкторов серьезные коллекционеры. Купить оригинальную вещь мог позволить себе далеко не каждый, а собирать копии считалось дурным тоном, что-то сродни занятию любовью с резиновой куклой.