По ту сторону синей границы - Дорит Линке

– Может, хватит уже? – сказал мама раздраженно.

Дед фыркнул:

– Вроде нашего Политбюро, детка. Все очень даже просто.

На аллее Ленина мы остановились.

Лизелотта, или, как ее обычно называли, тетя Лило, опираясь на палку, уже ждала нас возле подъезда. В седых волосах застрял ярко-красный цилиндрик бигуди – перед прогулкой по променаду тетя явно прихорашивалась.

Я захихикала. Дед вышел из машины и, придерживая тете переднюю дверь, поприветствовал ее:

– Расфуфырилась-то как!

Лило вздрогнула и, кряхтя, втиснулась в нашу малолитражку. На заднем сиденье сразу стало тесно: тетя толстая, к тому же у нее палка.

– Погоди-ка! – мама перегнулась через водительское сиденье и вынула из волос Лило бигуди.

– Спасибо, деточка!

Лило спрятала бигуди в сумочку, а потом наклонилась ко мне, да так близко, что стали видны красные сосудики и один черный волосок у нее на подбородке.

– А что ты такое интересное читаешь, деточка?

– Шиллера.

– Бассейн «Нептун»! – объявил папа.

– В «Нептуне» у меня тренировки, – сказала я. – А где Фокида и Авлида?

– Да господи боже мой, в Греции!

Мама нажала на газ, «Трабант», взревев, прыгнул вперед.

Тетя Лило показала на мой учебник:

– Шиллер такой романтичный! Почитай нам, пожалуйста, что-нибудь вслух.

По-моему, она перепутала Шиллера с Гёте, но я все равно начала читать – с четырнадцатой строфы, до которой уже дошла.

Их руки тощие трепещут,

Мрачно-багровым жаром плещут

Их факелы, и бледен вид

Их обескровленных ланит.

Я остановилась и посмотрела на тетю Лило – она недоуменно глядела на меня. Я продолжила:

И, к привиденьям безобидны,

Вокруг чела их, средь кудрей,

Клубятся змеи и ехидны

В свирепой алчности своей[19].

Тетя Лило неодобрительно покачала головой.

– Да уж, весьма романтичненько, – пробормотал дед.

Мама нажала на тормоз:

– Приехали.

Мы остановились перед Новым кладбищем. Тетя Лило заплакала.

– Ну будет, будет. – Дед наклонился в проем между сиденьями и потрепал ее по колену. Только теперь до меня дошло, куда мы приехали и зачем: хоронить дядю Макса, мужа тети Лило.

Если бы папа знал об этом – ни за что бы не поехал. Дядю Макса он терпеть не мог, тот вроде бы на папу стучал. Но ведь тетя Лило была тут ни при чем.

И с чего мне взбрело в голову читать ей такие мрачные строчки? Надо было выбрать кусочек повеселее.

Я сказала Лило, что следующий раз прочту ей гётевскую «Встречу и прощание».

Она печально кивнула.

Мы вылезли из машины, и мама достала из сумочки пакетик – папе пора было принять таблетку. Он радостно положил ее в рот, кадык дернулся вверх-вниз.

Мы с папой взяли тетю Лило под руки, мама шла впереди, дед тащился за нами. Лило идти не хотела, нам пришлось почти перетаскивать ее через улицу к входу на кладбище. У чугунных ворот она снова расплакалась. Мы повели ее дальше по кладбищенской дорожке.

Дед бормотал что-то насчет отвратительных клумб и что при социализме даже похоронить человека достойно – большая проблема.

Перед залом прощаний папа остановился, посмотрел на тетю Лило и разжал кулак. На ладони лежала таблетка, которую он все-таки не проглотил.

– Это поможет, – сказал он. – Проглоти – и все станет проще.

Тетя Лило высунула язык, папа положил на него таблетку.

В зале прощаний нас уже ждали родственники и знакомые, которые тут же захлопотали вокруг Лило. Голоса звучали тихо и сдержанно.

Мы сели. Дед поднял свою палку и указал ей на гроб, стоящий впереди на возвышении.

– Макс. Муж Лило.

Слово взял священник, только из его слов я почти ничего не поняла: папа все время повторял, что Макс работал на Штази, а дед громогласно требовал тишины. Пока священник говорил, тетя Лило заснула. Попытались разбудить – без толку, она продолжала спокойно похрапывать. Все переглядывались, не зная, что делать. В зал начали заглядывать люди, которые пришли на следующие похороны. Тогда тетю Лило просто вынесли на улицу и усадили на скамейку.

В этой суете за папой никто не следил. Выйдя на улицу, он тихонько взял меня за руку и ткнул пальцем в небо, синее и безоблачное.

– Пошли отсюда.

Мы быстрым шагом направились к «Траби». Папа достал из кармана ключ. Ну точно – стащил его из маминой сумочки.

Папа сел за руль, я рядом с ним. Он торжественно поглядел на меня.

– Ну что, к морю?

– А как же мама? И дед?

Папа ухмыльнулся.

– Ничего, разок и на трамвае до дома доедут.

Потом завел мотор, и готово – мы поехали. А что я могла сделать? Ничего. Хотя мне очень не нравилось, что мама ничего не знает.

Сначала папа на бешеной скорости гонял по Ростоку, а потом через новые районы помчался в Варнемюнде, к морю.

У отеля «Нептун» мы чуть не задавили какого-то толстяка, явно из ФРГ, который стоял посереди улицы совершенно неподвижно. Папа изо всех сил ударил по тормозам, «Траби» остановился в полуметре от толстяка.

Тот всплеснул руками и начал ругаться, хотя сам был во всем виноват. Папа открутил стекло вниз и рявкнул:

– Разуй глаза, мы ж на джипе! Не видишь, что ли?

Толстяк заткнулся и круглыми глазами смотрел, как мы проезжаем мимо.

Мы поставили машину позади отеля «Нептун» и побежали вниз, к пляжу. Вообще-то для купанья было слишком холодно, но папа на такие вещи внимания не обращает. Он стянул одежду и в одних трусах бросился в волны.

Я последовала его примеру, хотя вода вряд ли была теплее четырнадцати градусов. Но все равно это было здорово – вот так вместе плескаться в море! Я запрыгивала папе на спину, а он с размаху швырял меня в воду. Выныривая из белой пены прибоя, я слышала крики чаек, кружащихся над моей головой.

* * *

Шнур резко и беспорядочно дергает за запястье.

Поднимаю голову из воды.

Андреас показывает рукой куда-то вдаль.

– Корабль!

Сердце забилось от волнения. Отталкиваюсь ластами, чтобы хоть чуть-чуть приподняться над водой и лучше видеть. Очки лижет вода, но все-таки на горизонте можно различить что-то большое и темное. Скорее всего, танкер.