Геббельс. Портрет на фоне дневника - Елена Ржевская

Те же положения, высказанные Гитлером, два месяца назад ошарашили Геббельса, теперь они не только безоговорочно принимаются им, но с ликованием, с восторгом и восхищением. Все дело в том, что надо «вжиться» в новую идею, внушал он себе ранее, когда только примкнул к национал-социалистам. К этому же способу самовнушения успешно прибегнул он и на этот раз, и, конечно же, в страхе отторгнутости и потери веры в вождя, в жажде отдаться во власть Гитлера над собой. «Я преклоняюсь перед большим меня, перед политическим гением» – насущная для него формула. Лишь опираясь на нее, видя перед собой сильного человека, фюрера, он может внутренне собраться, преодолеть расхристанность, страх перед жизнью, преследующее чувство отчаяния – комплекс неполноценности.

В заключение этого вечера Геббельс едет с Гиммлером в какой-то город. «Там я выступаю. Перед порядочными парнями. Это Бавария. Верность и пиво».

«НИКАКОЙ СЕНТИМЕНТАЛЬНОСТИ ВО ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКЕ»

К событиям в пореволюционной России у Геббельса повышенный интерес. Похоже – к универсальности идеи, хотя он так не формулирует. Он то поругивает большевиков, то восклицает: «Я – немецкий большевик!», видимо, потому, что считает себя поборником классовой борьбы. Россия тоже пострадавшая страна и к Версальскому договору никакого отношения не имеет. И в выборе, с кем смыкаться, Геббельс явно тяготеет к России. Против Англии.

Ранее, когда он еще не обслуживал формирующуюся национал-социалистическую политику, он мог записать с сентиментальным чувством нечто схожее с тем, что в это время курсирует в либеральной немецкой прессе, гадающей о судьбах России: «Россия найдет новую христианскую веру со всем юношеским пылом и всей детской верой, с религиозной скорбью и фанатизмом». А Гитлер выделил в «Майн кампф»: «Никакой сентиментальности во внешней политике». Это о завоевании Lebenshtraum (жизненного пространства) для немцев на Востоке. И теперь, выступая, со всей брутальностью заявил: Против России. В Союзе с Англией и Италией. «Россия готова нас сожрать». Мы сами присвоим ее.

Через три дня после выступления Гитлера Геббельс завозит ему цветы. За этим – невысказанное в дневнике признание Гитлера победителем в противостоянии Гитлер – Штрассер, в их соперничестве за влияние в партии. Он выслушивает соображения Гитлера о восточной и западной политике. Записывает: «Его доказательства вынужденные. Мне кажется, он не до конца осознает проблему России. Но и я должен кое-что продумать». Последнее сказано с преувеличением. Не продумать – всего лишь принять сказанное. И это не просто – подчинение. Это культ повиновения своему демону честолюбия в его новой отныне ипостаси – Гитлеру. Тут и надежда: Гитлер отблагодарит. «Я думаю, он полюбил меня, как никого другого».

В угоду Гитлеру он будет еще и еще отступаться от всего, что считал «своим», пока оно не иссякнет за ненадобностью и он не останется лишь эхом Гитлера в дневнике и рупором его во внешней среде.

«Потрясающая духовная личность. Никогда не знаешь, что ждать от его своенравия». Не одному лишь Геббельсу импонирует своенравие Гитлера, оно тоже входит в набор представлений его окружения о диктаторе, который должен быть непознаваем. «Как оратор – удивительное триединство жеста, мимики и слова. Прирожденный разжигатель. С ним можно завоевать мир. Дать ему волю, и он разрушит коррумпированную республику… Он знает все, гении… Такой малый может переделать мир».

Что касается отношения к России, то Геббельс отступится, но в дневнике еще будут слышны арьергардные вздохи. «Дочитал «Распутина». Вечная загадка Россия. Сможем ли мы в Европе когда-нибудь понять ее и сориентироваться? Вряд ли». «Сегодня вечером буду смотреть большевистский фильм «Броненосец «Потемкин». Кауфман считает его блестящим».

«ЧЕРЕЗ МЕНЯ ПЕРЕСТУПЯТ»

«Каков путь наверх! За два года! Я родился под доброй звездой».

С того дня, когда Геббельс попал в Веймар на смотр националистических сил, он пристал к Штрассеру, одному из самых влиятельных лидеров национал-социалистического движения. Он восхищался им, стал его помощником, сотрудничал в его изданиях и – это было огромным успехом по его первоначальным меркам – стал редактором еженедельной газеты в Эльберфельде.

Стремясь выделиться – «Я сам сотворю свою славу», – он до изнеможения носится по городам с агитационными выступлениями. За год «я выступал 189 раз», «Я вешу 100 фунтов», – так поиздержался он. Пишет статьи, заметки в партийную прессу.

Но на политической сцене, где со своим мюнхенским окружением Гитлер, где ярый Штрейхер по одну сторону от них, Штрассер по другую, где маячат Геринг, Гесс, Лей и другие заметные персонажи, Геббельс при всех своих стараниях пока что на второстепенных ролях, тогда как метит уже в «первые любовники».

При содействии Штрассера он протиснулся к Гитлеру и от малейшей благосклонности того, как и от собственных успехов («каков путь наверх!»), готов воспарить, но также готов и истерически сникнуть от несоответствия представлений о своем «жертвенном» вкладе в движение с реальным своим положением в партийной иерархии. Его положение недостаточно закреплено организационно, и вовсе скудно поддерживается он материально. Решив: «Гитлер полюбил меня, как никого другого», он спустя три дня уже оплакивает себя: «Через меня переступят и пойдут дальше. Одним трупом больше на поле битвы веков».

«ЛЮМПЕН-ПРОЛЕТАРИАТ… НАДО СИЛОЙ СДЕЛАТЬ СЧАСТЛИВЫМ»

19 апреля 1926. Гитлер еще говорит. В экстазе. Гром одобрения.

24 апреля 1926. Шлюхи стоят у дверей и зазывают. Полураздетые. Ужасно!.. Торговля телом! Я готов заплакать! Неужто мужчина пойдет? За деньги! Страсть превратилась в бесстыдство. Вот оно общество!.. На улицах блондинки обнимают ухмыляющихся китайцев! Полиция смеется. Вот буржуазное государство! Все – лишь страсть или гешефт.

1 мая 1926. На улице демонстрируют красные.

8 мая 1926. Жизнь – большой обезьяний театр. И человек участвует в нем как обезьяна. Пусть так! Почему мы не говорим правду! Человек! Каналья!

15 мая 1926. Мы должны победить: тем самым мы станем непобедимы!

24 мая 1926. Вечером боевое мероприятие в Фейербахе.

Рабочие не поддержали его и в конце собрания запели «Интернационал». И Геббельс со всей решимостью заносит в дневник: «Люмпен-пролетариат не хочет быть обращенным. Его надо силой сделать счастливым».

Похоже, массы, которыми национал-социализм (как и любой тоталитаризм) намерен овладеть, берясь насильно сделать их счастливыми, для взбудораженного Геббельса, увлеченного Раскольниковым, эти массы нечто вроде «старухи-процентщицы».

«ВСЕ КАНАЛЬИ, ВКЛЮЧАЯ МЕНЯ»

«О Господи, дай мне в друзья Кауфмана. Он для меня все, и я для него все», «Он укрепляет меня, в моей вере и радикализме» и т. д. Однако похоже, что именно «мой добрый друг», «замечательный парень» намечен на вакантный пост гауляйтера в Эльберфельде. И тут уж он подвергается разносу на все корки. Да к тому же он прислал Геббельсу «бессовестное письмо»: «Тебе не хватает необходимой стойкости». Это после того, как Геббельс, выступив на конференции партийных руководителей, предав договоренность отстаивать программу «северо-западного блока», подыграл Гитлеру.