Право палача - Мачеха Эстас

шишки на шее и в паху. Следующие несколько дней я не помню, только тот момент, когда надо мной склонился носатый чёрный дьявол — так я думал. Он жёг меня железом, а я визжал, как козёл на убое. Очнулся почему-то в монастыре. За месяц пришёл в себя, братья ухаживали за мной. Аббат сказал всем, что случилось чудо, когда я окреп.

— Значит, это была не чума? Ты ведь жив.

— Plaga по всем симптомам. Мейстер говорит, если взять сто человек и заразить, то трое из них выживут. Он-то мной тогда и заинтересовался. Раз я получил на некоторое время иммунитет, то мог ходить с ним в опасные места. Зоркий глаз и крепкая спина оказались очень кстати. Родители не искали меня, аббат послал к ним человека, чтобы тот сообщил о моём состоянии. Послушник вернулся таким смущённым… сказал, что идти мне некуда и дома больше не ждут. Если б это помогло, я бы умолял, я бы на коленях просил. Хоть раз ещё вдохнуть запах родных стен. Услышать, как смеётся мать. Я был послушным ребёнком, и это меня сгубило. У непослушных детей, вроде тебя, есть весь мир. А мой мир заканчивался семьёй. И самым главным было угодить ей. Знаешь, когда я валялся в бреду и корчился от боли, мне было не так плохо, как потом, когда от меня отвернулись.

«Хотели обменяться забавными историями. И вот. Стало быть, у Каспара от спиртного развязывается язык. Он не врёт и, кажется, даже не приукрашивает», — Клавдия притихла, стараясь слушать внимательно.

— Так я попал в лекарню, правда, первые недели потерял рассудок. Уверял мейстера, что я труп и меня забыли похоронить. Что я разлагаюсь. Он каждый день меня воспитывал, говорил: «Ты мне нужен, и не только мне. Ты необходим городу». Куда было деться? Я сдался, помешательство моё тоже сдалось. Вместе с мейстером мы предложили мэру оплачивать наши услуги по очистке домов, организации карантинов. Сколько всего пришлось изучить! Моя крестьянская голова чуть не лопнула. Но дело стало приносить пользу горожанам и доход. Позже мейстер взялся и за наши внутренние дела. Он умеет так всё преподнести, что сам поверишь в свою исключительную важность. С самого утра, с древней военной молитвы начинается поход на болезни. Можно низвести нас до уборщиков, а он делает нас воинами. От этого сил сразу больше, да и ответственности. И знаешь, открой мы сейчас квартал, Аломьон погибнет без всяких переворотов. Людям будет не до идей. Пока мы держим в узде чуму и ищем её очаги, имеет смысл борьба господ и рабов. Я и ты, как ни странно, с одной стороны баррикад сейчас.

Вечер принёс Клавдии слишком много откровений. Она рассеянно следила за тем, как зажигают фонари, и фигура Каспара над тусклыми пятачками света становится всё темнее.

Он тоже глубоко задумался, глядя вниз, на мостовую.

— Не подходи так близко к краю, пожалуйста, — попросила Клавдия.

— А то что? — подмастерье усмехнулся и взошедший уже высоко месяц посеребрил белые кончики его резцов. — Не нужно проявлять заботу, я к ней так и не привык.

— Странно себя вели твои родные. Но может всё не настолько плохо, и ты чего-то не понял?

— Ты не понимаешь меня, как и все прочие, — тон его звякнул холодом, — Зачем вы выгораживаете незнакомых людей? Становится прохладно. Идём спать.

У чердачной лестницы обоих настиг мейстер. Окинув взглядом покачивающихся как сосны на ветру помощников, он спокойно произнёс, обращаясь к Каспару:

— А, вот вы где. Я тебя обыскался, а ты грачом скакал по крыше. Все уже в сборе.

— Что такое?

— Сейчас узнаешь.

На первом этаже лекарни столпились все, кого удалось найти: пьяные и трезвые, уставшие и те, кто целый день отсыпался.

— Лавка портнихи, что ближе к стене, закрыта уже неделю, — начал старик. — Никто не видел хозяйку всё это время. Входить боятся. Скорее всего, внутри уже бездыханное тело. Не факт, что причиной стала чума, но вы должны быть начеку. Каспар проверит запас серы, подготовит маски и одежду, выберет подмогу. Много людей не понадобится в любом случае. Дом пока только один.

Взгляд Каспара остановился на Томасин, которая тщетно пыталась перестать икать и держать равновесие, а не шататься, как моряк на палубе. Было ясно, что она не боец.

— Ты, здоровяк, идёшь с нами, — хлопнул подмастерье по плечу одного из мужчин, — ещё Клементина и наши аристократы. Вижу, выбирать больше не из кого. Проспаться вы не успеете, а медлить нельзя.

Клавдия уснула быстро и глубоко, рассудив, что рок пощадит её и сделать для своей безопасности сверх разумения Каспара и мейстера ничего нельзя.

Проснулись чуть позже, чем обычно. Позавтракали в полном безмолвии. Графиня наблюдала за тем, как дрожат пальцы Клеманс то ли от холода, то ли от страха и не решалась расспрашивать, что их обеих ждёт. Лекарня замерла в тревожном ожидании. Все говорили шёпотом, даже хмельные не храпели во сне.

Перед выходом Каспар вручил Клавдии вещь, которую невозможно не узнать или спутать с иной. Знак отчаяния и надежды одновременно, символ смерти и дерзновения победить природу было неожиданно приятно взять в руки. Качество новой маски поражало: тщательно заглаженные края поблёскивали, все швы были ровными, стежки шёлковой нитью легли чётким пунктиром на дорогую кожу прекрасной выделки. Стёкла рубинами светились в полутьме. Клавдия провела кончиком пальца по изогнутому клюву и испытала такой восторг, словно ей вручили бычий кнут и привели пару оборванцев для потехи.

Ремни совсем не давили, а мягко обнимали голову, чуть растягиваясь. Она сделала вдох и почувствовала благоухание летних трав, жаркое и сложное, словно гимн многоголосого хора. Там были и чабрец, и мята, и полынь, ещё несколько незнакомых запахов.

— Я не стал класть лаванду, — шепнул Каспар.

Восторг усилился и перетёк в восхитительное настроение. Клавдии давно наскучили цветы и украшения. Когда их дарили, она лишь любезно улыбалась и произносила одни и те же фразы. Первые неделями вяли в вазах, не смея соревноваться с роскошностью интерьера, вторые оказывались погребены на дне очередной шкатулки. Она забыла, когда в последний раз её вкусу угодили, и от того было по-настоящему приятно. Каспар не служил ей, но готовил еду, не забывая о яйце без скорлупы. Вот теперь он верно выбрал травы. В этом жесте таилось что-то до невозможности человеческое и милое.

— Мне нравится, — произнесла Клавдия, глядя сквозь алые стёкла на мортуса, уже натянувшего капюшон.

— Понимаю. Но не теряй бдительности. Не расслабляйся. Не считай себя неуязвимой.

Произнеся привычную молитву, сели в