Лихолетье - Полина Ребенина

Владимир Крючков в своей книге вспоминал: «Я ни разу не слышал от Яковлева теплого слова о Родине, не замечал, чтобы он чем-то гордился, к примеру, нашей победой в Великой Отечественной войне. Меня это особенно поражало, ведь он сам был участником войны, получил тяжелое ранение. Видимо, стремление разрушать, развенчивать всё и вся брало верх над справедливостью, самыми естественными человеческими чувствами, над элементарной порядочностью по отношению к Родине и собственному народу». И ещё – я никогда не слышал от него ни одного доброго слова о русском народе. Да и само понятие «народ» для него вообще никогда не существовало[57][58].

Отвечая на обвинения в цинизме и «антипатриотизме», Яковлев, в частности, говорил в интервью под названием «О любви к Родине не надо кричать»: «Патриотизм не требует шума. Это, если хотите, в известной мере интимное дело каждого. Любить свою страну – значит видеть её недостатки и пытаться убедить общество не делать того, чего не надо делать». Период 1985–1991 г.г. Яковлев определял, как «социальную реформацию для освобождения социальных сил для нового исторического творчества», а на деле это был период подрыва устоев советского строя[59].

Михаил Сергеевич доверил Яковлеву самый важное перестроечное направление – пропаганду и гласность, борьбу за души и сердца советских людей. По рекомендации Яковлева назначались редакторы «перестроечных» изданий – газет «Московские новости», «Советская культура», «Известия»; журналов «Огонёк», «Знамя», «Новый мир» и др. Он способствовал публикации в СССР произведений Набокова, Солженицына, Рыбакова, Приставкина, Дудинцева, выходу на экраны около тридцати ранее запрещённых фильмов. Он выступал за всемерное развитие связей с западными странами, а также со странами Азиатско-Тихоокеанского региона и Ближнего Востока (в частности, с Израилем).

В 1987 году Яковлев принимал активное участие в чистке советского генералитета по «делу Руста». Разбор на Политбюро ЦК скандального пролета Руста с приземлением его на Красной площади в Москве закончился смещением практически всей верхушки Вооруженных сил СССР. «Как-то пополудни, в первых числах июня, – вспоминал помощник Лигачёва В. Легостаев, – в моем кабинете, по обычаю неожиданно, возник Яковлев. К тому времени он уже успел стать членом Политбюро, близким генсеку. Широкое, грубо прочерченное лицо А. Н. светилось торжествующей улыбкой. Он пребывал в откровенно приподнятом, почти праздничном расположении духа. Прямо с порога, победно выставив перед собой ладони, выпалил: „Во! Все руки в крови! По локти!“. Из последовавших затем возбуждённых пояснений выяснилось, что мой гость возвращается с очередного заседания Политбюро, на котором проводились кадровые разборки в связи с делом Руста». Этот инцидент был использован, как повод для невиданной чистки высшего и среднего генералитета и тем самым обезглавливания Вооруженных Сил СССР. По мнению специалистов это была тщательно спланированная тайная операция разработанная западными спецслужбами, причём с согласия и ведома лиц из высших эшелонов советского руководства[60][61][62].

В декабре 1989 года на II съезде Яковлев сделал скандальный доклад о последствиях подписания в 1939 году Договора о ненападении между СССР и Германией («пакта Молотова – Риббентропа») и секретных протоколов к нему. Со второй попытки съезд принял резолюцию, впервые признавшую наличие секретных протоколов к пакту и осудившую их подписание. Причем оригиналы документов не были представлены и они были «обнаружены» лишь позднее в 1992 году. Это был самое странное обстоятельство во всем «разоблачении». Многие писали о том, что никаких секретных приложений к протоколам не существовало, а Яковлев запустил в дело фальшивку[63]. Вероятно, что так оно и было и этому не противоречит предположение о существовании каких-то устных секретных соглашений с Германией: сомнительно то, что они были оформлены официально. Но даже если бы эти протоколы и существовали, их обнародование означало измену Родине, причём публичную. Но работа яковлевского агитпропа и дружная международная поддержка позволили изобразить очередное публичное предательство государственных интересов подвигом чести.

Уровень вопросов, который решал Александр Николаевич, был запредельно высоким – и не ограничивался только идеологией. Например, в 1990–1991 году он активно «работает с регионами». Именно он сыграл во многом решающую роль в дестабилизации обстановки в Прибалтике, на Кавказе. В Прибалтийских республиках он всячески поощрял националистические, сепаратистские настроения, однозначно поддерживая тенденции на их отделение. На Кавказе «симпатизировал» Армении, а по сути подстрекал на выступления против Азербайджана, накалял обстановку вокруг карабахской проблемы… К республикам Средней Азии Яковлев в принципе относился как к чему-то абсолютно чужеродному[64][65]…

К тому же Яковлев сыграл огромную роль в раскрутке «катынского дела», которое стало залогом бесконечных нападок Польши на Россию и полной легализации польской ненависти к русским. Как известно с двадцатого ноября 1945 года по первое октября 1946 года в Нюрнберге проходил судебный процесс над двадцатью тремя главными военными преступниками в Международном военном трибунале (МВТ). При этом по настоянию советской стороны, катынский эпизод был внесен в обвинительное заключение трибунала. В СССР было проведено тщательное расследование под началом Бурденко. Проводились опросы свидетелей и было эксгумировано и исследовано девятьсот двадцать пять трупов. Двадцать шестого января комиссия Бурденко опубликовала итоговое сообщение, обвинявшее в расстреле польских офицеров фашистов. Тринадцатого февраля 1946 заместитель главного советского обвинителя, полковник Ю. В. Покровский предъявил подробное обвинение по Катынскому делу, основанное на материалах комиссии Бурденко и возлагавшее вину за организацию расстрелов на немецкую сторону.

Много позднее в годы перестройки инициировалось новое польско-советское расследование Катынского дела. С самого начала работы польская часть комиссии подвергла резкой критике заключение комиссии Бурденко и, ссылаясь на провозглашенную в СССР политику гласности, требовала предъявить дополнительные материалы. Советская часть комиссии, не располагая никакими новыми документами, отказывалась менять прежнюю официальную позицию. Тем не менее, работа комиссии (май 1987 – январь 1990) позволила развернуть в печати ПНР открытое обсуждение всех этих вопросов, и версия о виновности НКВД получила там повсеместное распространение.