Избранное - Леонид Караханович Гурунц

вместе. Никаких драк. Будто волос закопали — друзья. Какие могут быть драки между нами, если пришли гимназисты, разные городские задаваки, по которым скучали наши кулаки!

В одной потасовке с гимназистами мы захватили двенадцать кизиловых палок. По условию «войны», трофеи должны быть преданы огню. Но мы, против обыкновения, не сожгли их. Это были необычные палки. На них были намертво выжжены красивые узоры.

— Это работа выжигательного стекла, — определил Аво, грустно посмотрев на нас.

— Оно будет нашим, — заверил Сурик, не на шутку загоревшись своей очередной фантазией.

— Не иначе, ты добудешь его, — заметил Аво с едва скрытой насмешкой.

Но Сурик не заметил этой усмешки.

— А что? Надо будет — и кулаки пустим в ход. Стеклышко стоит того, чтобы за него померяться силами, — храбро предложил Сурик, все больше загораясь.

Рыжий Айказ, подумав, сказал:

— Давайте обменяем палки на стекло. Баш на баш. На них такие рисунки! К тому же не на улице их подобрали. Как-никак трофеи. Гимназисты не захотят, чтобы мы всенародно предали их огню, сожгли на глазах у всего села.

Васак-Воске-Ксак косо посмотрел на Айказа:

— Вижу, братец, ты недалеко от Сурена пошел. Общество нашего фантазера впрок пошло тебе, немного свернулись мозги набекрень. Держи карман шире — гимназисты глупее нас, так и дадут себя обвести, сменяют тебе эти палки, пусть они трижды трофеи, на волшебное стекло!

Гимназисты, дознавшись о наших вожделениях, пуще заважничали, больше задирали носы. При встрече посмеивались даже:

— А когда палки будут гореть? Интересно же будет смотреть на работу варваров начала двадцатого века. Сжигать произведения искусства!

Из всех этих слов мы только и поняли, что жечь палки с рисунками не стоит, большой грех берем на души. И не сожгли. Мы все-таки надеялись на благоразумный исход, что когда-нибудь эти упрямцы образумятся, добровольно уступят нам стекло взамен трофейных кизиловых палок, которые к тому же произведения искусства.

Но гимназисты и не думали образумиться.

— А насчет обмена и не надейтесь. Не видать вам стекла, как собственных ушей, — не преминули они заметить при встрече.

Аво явно приуныл, но сказал с выразительной угрозой в голосе:

— Это вы серьезно, селедки? Смотрите, слово дали. Как бы не пришлось потом прикусить язык.

*

Откормленные быки пара за парой, помахивая хвостами, тянут плуг. Такое больше нигде не встретишь. Ни у дяди Мухана, ни даже у Согомона-аги. Настоящий железный плуг с белым, как солнце, лемехом и таким же блестящим отвалом. Его привезли в прошлом году, и с тех пор он вволю пашет. Но смотрите: чем больше он пашет, тем ярче сверкает. Вот плуг зацепился за корень, его чуточку вытолкнуло вверх — и хоть зажмурься. Прямо из борозды, словно сквозь щелочку в облаках, брызнул кусочек солнца. Плуг снова погрузился в землю, и кусочек солнца погас. Зато на поворотах, повернутый набок, он горит вовсю, только смотри.

Это усадьба Вартазара. Здесь с раннего утра дотемна кипит работа.

В этот день мой отец был на корчевке. Вместе с ним трудились десятки односельчан — должников Вартазара. Работал здесь и Савад, отец Сурена.

Отец ворочал камни с такой легкостью, будто они картонные. Я смотрел на отца и видел себя в будущем. Только я жену бить не буду. А так хотелось, чтобы я стал таким сильным, как отец. И чтоб и у меня камни ворочались в руках как картонные.

Раздвинув ветки дикой алычи, я любуюсь отцом.

Отец мослатый и жилистый, с большими цепкими руками, коричневыми от загара. В особо жаркие дни, когда он скидывал рубаху, можно было видеть его могучую грудь, заросшую волосами, сильные плечи.

Так и кажется: если подойти и постучать по его мускулам, то они зазвенят, как железные.

Отец часто помогает другим. Кому подсобит выдрать корень из земли, кому камень сдвинуть с места, кому приладить ношу на спине.

Я замирал от гордости, когда кто-нибудь, не справившись с камнем, вросшим в землю, искал глазами отца. Вот он подходит к группе людей, натужно раскачивающих замшелый валун. Отец присоединяется к ним. Рубашка на его спине разодрана. Из прорехи выглядывает коричневая кожа в ссадинах. Лицо в крупных каплях пота. Отец руками вытирает красное лицо, откидывает со лба мокрые, слипшиеся волосы.

— А ну, посмотрим, о скольких он головах, что не слушается нас, — говорит отец, налегая на валун плечом, да так, что жилы вспухают на лбу.

Замшелый камень мало-помалу начал поддаваться, опрокинулся, стал на попа, обнажив белесое брюхо.

Я уже не смотрю. Я знаю, что под камнем творится. Почти вижу тысячи, тысячи муравьев, заметавшихся по земле. Разрушен, может быть, муравьиный Шаки-Ширван. Ведь, наверное, и у муравьев есть этот самый Шаки-Ширван, свой Багдад.

До меня доносится свист камчи и глухой стон. Оглядываюсь. Вартазар в полный размах руки бьет плеткой Савада. В воздухе снова просвистела камча, но не опустилась на спину Савада. Между ним и Вартазаром выросла фигура отца.

Сердце мое заныло. Мне казалось, вот-вот зажатая в левой руке камча опустится и на спину отца. Я не помню, что сделалось со мною. Ветка, на которой я стоял, сломалась, и я грохнулся с дерева. Недозрелые плоды посыпались на мою голову. Оказавшись на земле, я, кажется, взвыл от боли. А может быть, от страха, что Вартазар изобьет отца.

Ко мне подошел дядя Саркис.

— Ушибся? — с участием спросил он. — Ну, ничего. В другой раз наблюдательный пункт выберешь себе понадежнее.

Но я не слышал дядю Саркиса. Во все глаза я смотрел на белую, почти без крови, левую руку Вартазара, зажавшую камчу. Он был левша.

Некоторое время Вартазар смотрел на отца, точно мерил его рост, ощупывал железные руки, сжатые в кулаки, курчавые волосы на загорелой мокрой груди. Высокий, в разодранной рубашке, с обнаженной крутой спиной, отец казался еще выше, стройнее рядом с круглым, рыхлым Вартазаром. Еще секунда… Камча, сверкнув серебряной инкрустацией, переходит в правую руку.

— То-то… — сказал дядя Саркис, облегченно вздохнув.

Сердце мое наполнилось неизъяснимой гордостью. Ради этого поединка стоило часами торчать на ветке алычового дерева, жертвуя веселыми проделками сверстников!

Где-то близко грохнул выстрел. Испуганные воробьи посыпались с куста, заметались в воздухе. Вслед за выстрелом на пригорке показался Хорен, возвращавшийся с охоты.

Вартазар обернулся. Подобие улыбки появилось на его лице.

— Молись богу, что он подвернулся под руку, — кивнув в сторону сына, сказал Вартазар спесиво, — не то…

Отец свирепо блеснул глазами, но Вартазар уже спешил навстречу Хорену.

VI

Кровли наших домов плоские, ровные, очень удобные для всяких игр, и мы часто затевали их на чьей-нибудь крыше. Особенно полюбился