"Эксодус". Одиссея командира - Йорам Канюк

Одновременно началась и подготовка к эвакуации населения, которому угрожала двойная опасность: с одной стороны, от немцев (в разговоре с Шаулем Авигуром верховный комиссар Палестины недвусмысленно заявил, что защищать еврейское население в случае немецкого вторжения англичане не собираются), а с другой стороны, от местных арабов.

В случае отступления предполагалось отойти в район Гильбоа, а оттуда — к Бейт-Шеану, и Йоси участвовал в разработке маршрута отхода. Параллельно создавались и проходили тренировку маленькие партизанские отряды, которые должны были действовать в тылу врага. И хотя шансы устоять перед огромной и хорошо вооруженной армией Роммеля, по общему мнению, равнялись нулю, все считали, что сражаться надо несмотря ни на что. Тот факт, что они не сидели сложа руки, а готовились к встрече с врагом, помогал обрести хоть какое-то чувство уверенности.

Когда Роммель потерпел поражение[48] и арена боевых действий переместилась в Европу, англичане решили использовать палестинских евреев для проведения подрывных и разведывательных операций в европейских странах. С этой целью было отобрано некоторое количество бойцов, включая Йоси, и после специальной подготовки из них сформировали подрывные группы. Эти группы должны были работать в сотрудничестве с английской разведкой, и планировалось переправить их сначала в Югославию, а оттуда — в страны Восточной Европы.

Накануне отъезда Йоси и его товарищи отправились посидеть в иерусалимское кафе. В тот день ему исполнилось двадцать четыре, и в какой-то момент он вдруг вспомнил, как однажды пришел к выводу, что, скорее всего, именно двадцать четыре года на свете и проживет. Ему удалось выжить во время многочисленных сражений, удалось не погибнуть во время засад, которые они с Абду устраивали арабам на пути в Иерусалим и Ханиту, удалось остаться в живых во время четырхдневной поездки на грузовике в Ирак по Аравийской пустыне — но сейчас, именно сейчас, когда Йоси исполнилось двадцать четыре, ему предстояло отправиться на задание, шансов вернуться с которого живым было очень мало. Ведь им поручили потопить немецкий корабль на Дунае, в районе «Железных ворот»[49], чтобы парализовать движение по реке между Югославией и Румынией, а это было равносильно самоубийству. Одним словом, наступил самый подходящий момент, чтобы распрощаться с жизнью. Однако Йоси, как ни странно, совсем не чувствовал печали. Он смотрел на своих друзей, которые пили, пели и шумели — на друзей, которые проделали с ним такой долгий путь и за это время успели набраться опыта и поумнеть, но так и не успокоились и по-прежнему жаждали приключений. Он смотрел на них и сам удивлялся тому, насколько он спокоен и безмятежен.

Впрочем, в конечном счете поехать на Дунай Йоси так и не удалось. В самый последний момент англичане чего-то испугались и без согласования с евреями дали отбой. Возможно, они просто опасались, что те их перехитрят и используют корабли, которые они собирались предоставить в распоряжение евреев, для ввоза в страну беженцев, то и дело пытавшихся добраться до Палестины на утлых суденышках.

У Йоси было ощущение, что его с друзьями унизили и предали.

Вторая мировая война подходила к концу, и евреев, желавших репатриироваться в Палестину, становилось все больше, однако англичане упорно им в этом праве отказывали. Невозможность помочь своим собратьям порождала у ишува чувство бессилия, возмущение политикой англичан росло. Тем не менее открытого выражения оно, как правило, не находило. Люди понимали, что хотя англичане и удушают репатриацию, но при этом мужественно сражаются с немцами, чтобы спасти мир от нацизма.

К тому времени все уже знали, что произошло с евреями в Европе, но масштаба Катастрофы еще никто не представлял. И это несмотря на то, что Шмуэль Зигильбойм, представитель еврейской социалистической партии Бунд в польском правительстве в изгнании в Лондоне, не раз выступал по радио и рассказывал об убийстве сотен тысяч евреев. Его информация была точной, но на его выступления, становившиеся все более гневными и травмирующими, никто не обращал внимания. Из-за равнодушия общества и ощущения своей неспособности помочь погибающим братьям, Зигильбойм, не в силах вынести чудовищных фактов, с которыми ему приходилось жить ежечасно, покончил жизнь самоубийством.

Когда в 1942 году американский государственный департамент разрешил наконец-то предать огласке державшуюся до того в секрете информацию о существовании плана «окончательного решения еврейского вопроса», газета «Нью-Йорк таймс» сообщила, что уничтожены уже два с половиной миллиона евреев, но поместила это сообщение на десятой (!) странице. Большинство же других средств массовой информации, за исключением разве что газет на идише, до самого конца войны держали рот на замке. Как, впрочем, и церковь.

В американские консульства обращались десятки тысяч евреев, надеявшихся спастись, и в какой-то момент количество просьб достигло такого уровня, что для получения визы нужно было стоять в очереди больше пятидесяти лет. Между тем в США поднял голову антисемитизм, и положение американских евреев становилось все более сложным. В 1942 году, когда стало известно об уничтожении евреев в Европе, в Соединенных Штатах провели опрос населения, и большинство опрошенных сказали, что считают евреев самой большой угрозой для США после Германии и Японии. В Нью-Йорке прошли шумные нацистские акции. Каждую неделю по радио с подстрекательскими речами против евреев выступал священник-антисемит Чарльз Кофлин, у которого было около трех миллионов преданных слушателей. Большинство крупных фирм, начиная с телефонной компании и кончая заводами по производству автомобилей, отказывались принимать евреев на работу. А во многих местах появились вывески «Вход евреям и собакам запрещен».

В конечном счете всем стало ясно, что интересы на Ближнем Востоке были для стран-союзниц важнее, чем судьба истребляемых евреев Европы, однако до определенного момента в Палестине этого не понимали. До лидеров ишува очень долго не доходило, что, с точки зрения союзников, спасение мира от Гитлера не предполагало спасения евреев и что — как выразился Зеев Жаботинский — «евреи на мировой повестке дня не стояли». Лишь в октябре 1945 года, когда потрясенный увиденным Бен-Гурион вернулся из поездки по лагерям перемещенных лиц в Европе, он с некоторым раскаянием повторил то, что сказал на чрезвычайном конгрессе сионистов в гостинице «Билтмор» в Нью-Йорке в 1942 году: «Без своего государства еврейский народ не возродится». И уже в ноябре 1945 года постигшая евреев ужасная несправедливость превратилась в мощный рычаг, который раз и навсегда изменил ход еврейской истории. Если ранее национальное государство казалось лишь несбыточной мечтой, то теперь была поставлена конкретная задача его создания.

Между тем после окончания войны двери Палестины для евреев так и не открылись, и борьба с англичанами возобновилась.